Он пытался найти себе новое занятие. Ездил в романтические путешествия с женой. Но больше у него не было ни желания что-либо делать, ни решимости.
— Так сообщите мне хорошие новости.
Эмма сошла с весов, чуть не прыгая от эйфории. Ей не нужно говорить Дэвиду, насколько она похудела. С начала эксперимента она взвешивалась по меньшей мере три раза в день и знала точный вес и в фунтах, и в килограммах.
За три месяца она сбросила почти четыре стоуна и теперь весила меньше десяти стоунов — хороший вес для ее роста в пять футов десять дюймов, но выглядела она ужасно. Было очевидно, что огромное напряжение обезобразило ее тело. Сидевшее перед Дэвидом существо, похожее на сову, вызывало у него отвращение. Понятно, она сбросила лишний вес, но какой ценой? Она похудела так быстро, что кожа повисла на ее начавшей обретать очертания фигуре, точно сережки у индюка. Карманы застарелого жира как кулаки пристали к бедрам. Ее лицо осунулось настолько, что сделалось неприятным. Под глазами появились синие мешки, глаза налились кровью, хотя и сверкали.
Дэвид ненавидел эту женщину. Он понимал, что весь эксперимент вылетит в трубу, если она и дальше так же будет гробить себя. Скоро она вступит в царство болезненно худых, и тогда страшные слухи об «отсутствии аппетита» станут связывать с этим проектом.
— Эмма, вы нормально питаетесь?
Вопрос он задал утомленным тоном, зная, что она скажет неправду, ибо очевидно было, что она голодает.
— О, замечательно! То есть я помню, как вы говорили, что важно, чтобы мы продолжали жить той же жизнью, что и раньше. Замечательно!
Ее истерический энтузиазм был ответом потенциальной угрозе остаться без таблеток. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что ее могут вывести из эксперимента, если уличат в нарушении протокола.
— Знаю, я сбросила много лишнего веса, но, думаю, произошло это просто из-за моего естественного обмена веществ. То есть я предрасположена к тому, чтобы быть худой, и вашему оксиметабулину просто удалось нормализовать мой обмен веществ, изменив неестественный режим, в каком он работал, и теперь я стала тем человеком, которого создала природа. Вот вам и объяснение, почему все происходит так быстро, так ведь?
Дэвид не сразу нашел нужные слова.
— Меня немного беспокоит темп, с которым вы теряете вес, да и давление у вас довольно высокое. Эмма, должен сказать, что вы не очень-то хорошо выглядите, и если это из-за таблеток, то у меня действительно нет другого выбора, кроме как…
— Вы не можете отнять у меня таблетки! Не можете! Погодите еще немного. Клянусь, в следующем месяце у меня все войдет в норму, вот увидите. Я буду питаться нормально, и вы увидите, что все это естественно, что со мной так и должно все происходить. Да вы потом только обо мне и будете говорить.
Природная хитрость и инстинктивное ощущение того, что доктор Сэндхерст неискренен, заставили ее высказать еще одну мысль.
— Вы только подумайте, что произойдет, когда благодаря мне эта история распространится по Соединенным Штатам и Британии. У меня, как вы знаете, есть связи. Хотя бы один издатель попросит меня сделать из этого сенсацию, иначе и быть и не может. А именно я специалист по рассказам о похудении. А когда в СМИ узнают, что я и была подопытным кроликом… Вот это будет история! Да я буду востребована всеми дневными ток-шоу Запада с моими фото «до и после»!
Она посмотрела на него как на соратника и продолжила без намека на угрозу:
— Вы ведь хотите, чтобы я была на вашей стороне, так ведь?
Дэвид уловил решимость родственной души. Он знал, что она ни перед чем не остановится, лишь бы продолжать участвовать в эксперименте. Она твердо вознамерилась принимать таблетки, невзирая на то, какое действие они оказывали на ее здоровье.
Была, впрочем, одна лазейка, которая давала ему возможность отстраниться от вины за то, что он позволил ей продолжать и дальше губить себя. Если бы он точно знал, что Эмма принимает мнимое лекарство, что ее чрезмерное снижение веса можно приписать невротической вере в магию «пустышек», тогда бы он не отвечал за последствия. Репутация оксиметабулина и эффективность лекарства остались бы незапятнанными.
Но как ему узнать, что она принимает, когда секреты участников эксперимента столь тщательно защищены компьютерной программой, к которой у него нет доступа? Все данные были введены таким образом, что ни один человек не мог сопоставить имя участника эксперимента с видом выданного ему лекарства. Только по окончании эксперимента пароль активизирует список имен и перечень лекарств. По крайней мере, так было в теории. Дэвид знал компьютеры достаточно хорошо, чтобы понимать, что не бывает системы, в которую нельзя проникнуть, и если и есть человек, достаточно хитроумный для того, чтобы перехитрить машину, то это он. Он тихо рассмеялся.
— Что смешного? — спросила Эмма, сложив на груди руки в ожидании плохих новостей.
Дэвид брезгливо посмотрел на нее.
— Да так, кое-что вспомнил, к вам это не относится.
Он откашлялся и сделал вид, будто читает свои записи, прежде чем принять решение.
— Ну что ж, полагаю, попробуем еще месяц, а там посмотрим, как пойдут дела.
Эмма едва в обморок не упала от облегчения, когда он протянул ей белую упаковку с таблетками.
— Я вас не подведу. Вот увидите. В следующий раз все будет в порядке, — прибавила она.
Она поднялась и тут же исчезла за дверью, прежде чем он успел передумать, а может, и забрать у нее таблетки. В приемной она одарила кого-то несколько истерической улыбкой и тотчас бросилась к Марине и Терезе, которые сидели рядом и нервно беседовали, ожидая вызова.
— Привет обеим!
Столь шумно выраженное приветствие внушало тревогу, и Марине потребовалось несколько секунд, чтобы заговорить.
— Привет, Эмма. Все в порядке?
Этот туманный вопрос в общем-то и не требовал ответа, но Эмма была слишком возбуждена, чтобы сдерживаться.
— Четыре стоуна. Ну не фантастика ли! Никогда не чувствовала себя так здорово. Нужно, конечно, настроиться соответствующим образом, последить за фигурой, но я уже начала делать упражнения, а если уж взялась за цикл упражнений, то можно выправиться за шесть недель, и я считаю, не пройдет и нескольких недель, как я дойду до девяти стоунов.
Ее взгляд бешено метался от Марины к Терезе, но когда она увидела выражение их лиц, вдруг резко закрыла рот. В последнее время она наблюдала такое же выражение на многих лицах. Что-то заставляло людей смотреть на нее вот так. Она все поняла. Ее не в меру возбуждало то, что она стала почти худой. Ей хотелось идти по улице и кричать: «Посмотрите на меня! Посмотрите на меня!», но ее безумие еще не зашло так далеко. Вместо этого она копила свою радость внутри, собирая ее в сплошную массу бредовых признаний, которые готова была выплеснуть на всякого, кто проявит интерес.
