Левон нанял опытную акушерку, миссис Саркади, потому что, когда Анне придет время рожать, он не хотел обращаться в больницу. Тому было две причины. Во-первых, он опасался, что непривычное окружение и незнакомые люди расстроят ее; во-вторых, Анна сама была еще совсем ребенком и существовала большая вероятность того, что им начнут задавать вопросы об отце, вопросы, на которые могла ответить только она сама. Точное время появления новорожденного на свет оставалось неизвестным, но, по расчетам врача, это должно было произойти в сентябре.
Тем летом Левон сдал экзамен и теперь мог на вполне законных основаниях заниматься юридической практикой в штате Нью-Йорк. Он арендовал контору в Нижнем Ист-Сайде и уже обзавелся несколькими клиентами, но с наступлением сентября стал приходить домой все раньше, тогда как ему следовало бы задерживаться на работе допоздна, чтобы приобрести новую клиентуру. Он хотел быть рядом с Анной, когда родится ее ребенок.
Тамара лишь посмеивалась над мужем.
— Ты возбужден почти так же, как тогда, когда я рожала Ларису, — говорила она. Теперь она уже могла вспоминать о дочери без слез.
Ребенок Анны появился на свет посреди ночи. Левон первым услышал ее громкий, испуганный крик и вбежал к ней в комнату, чтобы проверить, все ли с ней в порядке. Анна сидела на кровати, прижимая руки к животу, и повторяла:
— Я ненавижу эту жуткую боль, Лев. Мне кажется, что сейчас я разорвусь пополам.
Он разбудил Тамару, впопыхах набросил на себя кое-что из одежды и помчался за миссис Саркади, крупнотелой венгеркой с суровым лицом и ласковой улыбкой, которая жила на Восточной Девятнадцатой улице, в двух кварталах от них. Она прекрасно владела английским, но говорила с таким жутким акцентом, что понять ее было весьма затруднительно.
Миссис Саркади приехала с Левоном, осмотрела девушку, которую к тому времени уже терзала сильная боль, и заявила, что ребенок еще не готов появиться на свет. Сейчас они с Тамарой чем-то занимались в кухне, а Левон остался в комнате с Анной, вытирал ей лоб и держал за руку, говоря, что все будет в порядке, хотя что он мог знать об этом? «Интересно, а отдает ли она себе отчет в том, что происходит?» — спрашивал он себя.
Анна что-то забормотала себе под нос, и он наклонился к ней, чтобы лучше слышать.
— Я не хочу возвращаться, — снова и снова повторяла она. — Я не хочу возвращаться обратно.
— Тебя никто отсюда не гонит, ангел мой, — сказал ей Левон. — Ты останешься здесь — навсегда, если таково твое желание.
— Я не хочу возвращаться, — вновь повторила она. Его слова явно не дошли до ее сознания. Внезапно Анна села и закричала: — Где Молли? Мне нужна Молли!
— Молли здесь нет, дорогая. — Он взял ее за плечи, отметив про себя, какие они худенькие, и силой уложил обратно на подушки. — Зато тут я, Лев, который любит тебя и сделает все, чтобы тебе не причинили вреда.
Девушка схватила его за руку и прижала ее к своей щеке.
— Лев, — прошептала она. — Ох, Лев.
В комнату вошла миссис Саркади с тазом горячей воды. Из-за ее спины выглядывала Тамара со стопкой старых полотенец и простыней.
— Теперь мы сами займемся ею, Лев, — сказала Тамара.
Весь следующий час Левон пытался читать — хотя впоследствии не мог вспомнить ни слова из прочитанного, — пил черный кофе, смотрел в окно на огни Нью-Йорка, перебирая в памяти события, которые привели его в этот странный и замечательный город, и прислушивался к крикам и стонам, долетавшим из комнаты Анны и надрывавшим ему душу.
И вот наконец прозвучал другой крик. Это кричала не Анна, а ребенок. Левон встал у двери в ее комнату, чтобы быть рядом, когда она откроется и оттуда выйдет Тамара, чтобы сказать ему, кто у них родился — мальчик или девочка. Ребенок продолжал кричать, и Левон нетерпеливо притопывал ногой. Мальчика они собирались назвать Джоном, а девочку — Элизабет, при условии, что Анна сама не предложит имени, но он считал это крайне маловероятным. Тамара хотела дать ребенку армянское имя, но Левон заявил, что это было бы несправедливо.
— Анна не армянка, — сказал он. — Малышу следует дать имя, которое она для него выберет.
Дверь отворилась, и на пороге появилась Тамара, держа на руках крошечного ребенка, завернутого в шаль, которую она связала.
— Лев, это Джон, — сказала она, и глаза ее сверкали, как звезды, на взволнованном лице. — Я всегда хотела, чтобы у нас был мальчик.
Левон взглянул на маленькое сморщенное личико.
— Почему он такой красный?
— Многие дети рождаются красными.
— И он очень мал.
Тамара рассмеялась.
— А чего ты ожидал, Левон, — слоненка? Все дети маленькие. Миссис Саркади полагает, что он весит около пяти фунтов. Анне еще повезло, что он не слишком крупный, иначе девочке пришлось бы нелегко.
— Как она? — Ему очень хотелось заглянуть в комнату и увидеть все собственными глазами.
— Очень устала и обессилела. Миссис Саркади попыталась передать Анне ребенка, но она отвернулась. Сомневаюсь, что она когда-либо примет его.
Но Тамара ничуть не выглядела расстроенной. Она жестом собственницы прижимала малыша к себе, словно мать, словно он был ее собственным ребенком.
— Хотел бы я знать, кто его отец? — вслух произнес Левон. — Интересно ли ему было бы узнать, что у него есть сын?
— А хотим ли мы знать это на самом деле? — Тамара вопросительно приподняла тонкие брови.
— Нет. Полагаю, что не хотим.
На пороге появилась миссис Саркади и в свойственной ей витиеватой манере сообщила, что Анна — очень изящная молодая леди, но при этом здоровая и сильная, и что сейчас ей надо отдохнуть. Пусть спит, пока сама не проснется.
— Я приду взглянуть на нее завтра, — пообещала она.
Левон поблагодарил акушерку и заплатил ей, а потом спросил, уснула ли Анна.
— Еще нет, но она может заснуть в любую минуту. — Миссис Саркади произнесла слово «минута» таким тоном, словно это было нечто очень маленькое.
Левон проводил акушерку до дверей. Тамара готовила купленную ею молочную смесь, пока Джон лежал в корзинке на кухонном столе. Левон склонился над ним, с немым восторгом глядя, как ребенок очаровательно зевнул и сжал свои крошечные ручонки в кулачки. Он осторожно пощекотал его животик, но малыш лишь зевнул еще раз. Тамара окинула мужа сердитым взглядом, и Левон вышел из кухни и отправился посмотреть, как там Анна.
Она лежала на постели с закрытыми глазами, но он почему-то был уверен, что она не спит. Он присел на край кровати, и она спросила:
— Это ты, Лев?
— Да, родная, это я.
— Я знаю, что случилось, но не хочу этого знать. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю. — По крайней мере, он думал, что понимает.
