Вспомнила она и о том, что где-то в Нью-Йорке у нее есть родственница, тетка Мэгги, у которой они с Молли должны были остановиться. Фамилия тетки была Коннелли, и она была учительницей, но нанятый Лиззи частный детектив пока что не смог отыскать ее следы.
— Не исключено, что она вернулась обратно в Ирландию, крошка, — сказала Лиззи.
Анна даже обрадовалась этому. Тетка Мэгги непременно написала бы Доктору о том, где она находится, и только представьте, что было бы, если бы он написал ей! При мысли об этом у Анны замирало сердце. Она бы с радостью вновь повидалась с Молли и братьями, но тогда ей придется рассказать им о Джоне, а разве можно объяснить это в письме? Она даже не была уверена, что вообще когда-нибудь сможет это сделать.
Прошло целых две недели, прежде чем Анна вспомнила о Бобби Гиффорде, о том, как он поцеловал ее и сказал:
— Ну что, остановимся на этом и посмотрим, что будет дальше?
А дальше был Джон. Он появился и завладел ее жизнью, выпустив на свободу давно и надежно упрятанные в глубинах памяти воспоминания, которые не оставляли ей времени ни на что, кроме репетиций к новому шоу; сцена по-прежнему была для нее на первом месте. Анну не покидало ощущение, что Бобби звонил, когда она была не в состоянии разговаривать с ним, и теперь она спрашивала себя, почему же он больше не звонит. Получил ли он работу в «Нью-Йорк стэндард», о которой мечтал? Собственно говоря, а почему бы ей самой не позвонить в газету и не узнать об этом, так сказать, из первых рук? Позвонив, Анна узнала, что Роберт Гиффорд работает в редакции, но в данный момент находится за тысячи миль от Нью-Йорка, в другой стране. Женщина, разговаривавшая с ней, отказалась дать его адрес, но Анна не слишком огорчилась. Она почему-то была уверена, что они обязательно встретятся.
Господи Иисусе! Когда он приехал в Лондон, ему показалось, будто он перенесся назад во времени. Некоторым зданиям на вид было не меньше нескольких сотен лет. Даже те, что поновее, выглядели так, словно принадлежали к викторианской эпохе. И в таком старинном окружении совершенно неуместно смотрелись легковые автомобили и красные автобусы.
Бобби Гиффорд отвернулся от окна в номере гостиницы на Парламент-стрит, расположенной прямо напротив министерства иностранных делу или, как здесь говорят, Форин-офиса. Окна, как и во всем Лондоне, были заклеены крест-накрест полосками бумаги, чтобы стекло не разлетелось на мелкие осколки, если поблизости рванет бомба. Соединенное Королевство пребывало в состоянии войны, и он, в общем-то, оказался на линии фронта.
Его номер походил на музейный зал: толстый ковер на полу, громоздкая кровать, покрытая атласным стеганым одеялом с кисточками, на которой стоял его саквояж в ожидании, когда его распакуют, и совершенно неподъемная мебель, которую не сдвинуть было даже вчетвером. Бобби ненадолго задумался над тем, сколько же лиц и эпох повидало потускневшее зеркало в золотой раме над камином. За стойкой портье у него спросили, не желает ли он, чтобы в номере разожгли камин, но Бобби отказался.
Завтра он попробует подыскать себе другое жилье, что-нибудь небольшое и комфортабельное в центре города. Бобби стал специальным европейским корреспондентом газеты «Нью-Йорк стэндард», обосновавшимся в Лондоне, но в самое ближайшее время планирующим перебраться в Париж. Захватив Норвегию и Данию, немецкие войска подступили к границам Бельгии, Голландии и Франции, и известий об их вторжении в эти страны ожидали со дня на день. Бобби полагал, что как американцу ему ничего не грозит и он сможет благополучно составлять и передавать на родину отчеты о существующем положении дел.
Две с половиной недели назад Бобби получил место заместителя редактора газеты. Выйдя наружу, он испустил радостный вопль и, поймав такси, помчался к дому Анны. Он сгорал от нетерпения сообщить ей радостную весть. Бобби было уже тридцать пять лет, но ему не часто приходилось иметь дело с женщинами. Нельзя сказать, что жена вселила в него уверенность, когда бросила его после того, как он потерял работу, причем не по собственной вине, а в Спрингфилде у Бобби не было времени на личную жизнь. Откровенно говоря, он умышленно ушел с головой в работу, не желая заводить романы, но при этом не забывал Анну и ее доброту. А когда они снова встретились, Бобби вдруг понял, что нашел то, что искал. Она была той самой женщиной, которую он ждал всю жизнь. Было в ней нечто не от мира сего, какая-то безыскусность, неповторимая, уникальная для того, кто сделал карьеру в мире шоу-бизнеса, но от этого Анна лишь выглядела еще привлекательнее в его глазах. И Бобби имел все основания полагать, что и она не осталась к нему равнодушной.
Но оказалось, что он ошибается. Бобби попросил консьержа позвонить ей и сказать, что ждет ее внизу, уже представляя себе, как загорятся огнем ее чудесные фиалковые глаза, когда он сообщит, что получил работу, которой добивался, и что совсем скоро переедет в Нью-Йорк.
Господи, каким же он был идиотом! Консьерж за стойкой сообщил, что Анна Мюррей не желает его видеть.
— Почему? — спросил Бобби, но тот лишь пожал плечами:
— Откуда мне знать, приятель, верно?
— Она больна?
— И этого я тоже не знаю. Пару часов назад я отправил наверх еще одного молодчика, и тот до сих пор не вернулся. Может, она занята с ним?
— Можно мне прийти завтра?
— Это уж тебе решать, приятель. Но если дамочка просит меня держаться от нее подальше, я понимаю намек и не навязываюсь.
Именно так Бобби и поступил. Сердце его было разбито. Чувствуя себя уязвленным, как еще никогда в жизни, он вернулся в газету, попросил редактора принять его и заявил, что работа ему больше не нужна. Он не стал говорить об этом вслух, но ему хотелось лишь вернуться обратно в Спрингфилд, погрузиться в проблемы газеты и забыть о женщинах до конца своих дней.
Редактор проявил сочувствие и понимание. Кроме того, он обладал прекрасной интуицией.
— Это как-то связано с женщиной? — поинтересовался он.
Бобби кивнул. У редактора было добродушное лицо, и по возрасту он годился ему в отцы. Бобби пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расплакаться прямо в кабинете и не рассказать пожилому мужчине обо всем. Вместо этого, стараясь, чтобы голос его не дрожал, он заявил:
— Как быстро меняется жизнь; выходя из вашего кабинета, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас я опустился на самое дно.
Это может случиться с каждым, сынок. Возьмем, к примеру, Скипа Хиллиера, нашего европейского корреспондента. Ехал он себе по тихой деревенской дороге в графстве Саффолк в Англии, прямой, как стрела, но не вписался в очередной поворот и врезался в стену. В результате у него сломаны обе ноги, три ребра, ключица и вывихнуто запястье. Так что в гипсе ему лежать еще долго, — с горестным вздохом закончил он. — У нас в газете появилась очередная вакансия. Я смогу обойтись без заместителя, но без своего представителя в Европе — никак, особенно когда там идет война. Премьер-министр Великобритании по уши в дерьме, народ требует Уинстона Черчилля. А тут еще этот малый, Гитлер, вышел на тропу войны, и одному Богу известно, на какую страну он позарится в следующий раз.
