— А не могу я заменить Хиллиера? — повинуясь внезапному порыву, спросил Бобби.
Редактор — его звали Билл Фланаган, и он до сих пор разговаривал со слабым ирландским акцентом — покачал головой.
— У тебя нет опыта, сынок. Что тебе известно о войне?
— Все! — с жаром вскричал Бобби. — Я каждый божий день читаю вашу газету от корки до корки. Я знаком со всеми отчетами Скипа Хиллиера. Я знаю, какова ситуация с британским правительством и что англичанам приходится ой как несладко после того, как они потеряли сотни своих кораблей. Я прихожу в бешенство, когда кто-нибудь здесь именует эту войну «ненастоящей»: нет ничего ненастоящего в том, когда в твой корабль всаживают торпеду. Очередной страной, которую почти наверняка захватят немцы, станет Норвегия. Я хотел уехать из Спрингфилда главным образом потому, что он слишком провинциален — я уже говорил вам об этом.
И сейчас, по некотором размышлении, Бобби расхотелось возвращаться туда и во что-либо вникать. Билл Фланаган сочтет его ненормальным, раз он отказывается от одной работы и требует другую, но возможность переехать в Лондон и писать отчеты о войне показалась ему замечательной. Это будет лучшая работа на свете. Она поможет ему забыть об Анне.
Редактор улыбнулся.
— Твой энтузиазм — и твои знания — производят впечатление. Дай мне поразмыслить и позвони завтра утром.
Бобби позвонил на следующее утро, и ему сказали, что он получил работу. Он помчался обратно в Спрингфилд, где ему пришлось задержаться, пока он не убедился, что оставляет газету в надежных руках — у него не было времени отработать положенный месячный срок после подачи заявления об увольнении, — и вот теперь он оказался в Лондоне. Бобби не забыл Анну и никогда ее не забудет, но восторженное волнение от переезда на другой континент смягчило боль потери.
Сняв квартиру на Доувер-стрит, неподалеку от Пикадилли
[72]
, Бобби, по просьбе Билла Фланагана, отправился проведать Скипа Хиллиера, своего предшественника, в больницу в Саффолке. «Это приободрит негодяя, если он будет знать, что газета беспокоится о нем».
Бобби поехал на поезде, даже не пытаясь взять напрокат или купить автомобиль, — достать бензин в Англии было очень трудно, а станет еще труднее. Его очаровали поля с мягкой зеленью, каменные домики под соломенными крышами, наверняка простоявшие многие века, огромные величественные особняки в стиле Тюдор и многочисленные повозки, запряженные лошадьми, которыми управляли мужчины в крестьянской одежде. Однако же Бобби отдавал себе отчет в том, что остальные части страны далеко не так живописны; например, города вроде Бирмингема, Ливерпуля и Манчестера, где родилась свекровь Анны и где он, тем не менее, хотел побывать.
Единственной незабинтованной частью Скипа Хиллиера оставались голова и кончики пальцев, а в остальном он сильно смахивал на египетскую мумию. Синяки, украшавшие его физиономию, уже начали желтеть.
— Я привез тебе сигареты, — сообщил ему Бобби после того, как представился.
— Я не могу курить, я не могу даже согнуть руку, — с угрюмым видом, что было вполне понятно, сообщил ему репортер. — Хотя капелька горячительного мне бы не помешала. Я могу пить через соломинку, только нужно, чтобы мне поднесли ее ко рту. Сможешь прислать мне бутылочку? — Он жалобно шмыгнул носом. — Я здесь умираю.
— Постараюсь, — пообещал Бобби, не имея ни малейшего намерения выполнять обещание.
По словам Билла Фланагана, причиной аварии почти наверняка стала чрезмерная привязанность Хиллиера к алкоголю. «Скорее всего, он накачался до самых бровей, когда разбил машину, — сказал редактор. — Обещай, что хочешь, но не давай ему ни капли спиртного».
Бобби закурил «Мальборо» и поднес сигарету к распухшим губам своего предшественника. Хиллиер жадно затянулся и выдохнул струю дыма прямо Бобби в лицо, после чего разразился тирадой об Англии и англичанах, английской кухне и невероятных трудностях, с которыми сопряжены поиски сигарет и приличной выпивки. Не забыл он и подружку, бросившую его после того, как он попал в аварию, — у нее еще был какой-то титул. Или у ее кузена?
— Достопочтенный кто-то там; тупоголовый ублюдок с зубами, крупными, как могильные плиты.
Работа была нудной, хоть стреляйся, затемнение уже достало до чертиков, и он жалел Бобби от всей души.
— Не пройдет и нескольких недель, как ты будешь лезть на стену от скуки, жалея о том, что не остался в старых добрых Штатах.
Затем Хиллиер принялся оплакивать свою матушку. Бобби сочувственно похлопал его по бинтам и заверил беднягу, что не успеет он оглянуться, как газета самолетом отправит его домой. Он помог коллеге выкурить еще шесть «Мальборо» и с чувством исполненного долга вернулся в свою квартиру на Доувер-стрит.
Скука! Он и представить себе не мог ничего менее скучного, чем сидеть на следующий день на галерее для прессы в Палате общин и следить за голосованием о вотуме доверия правительству консерваторов, возглавляемому премьер-министром Чемберленом. Атмосфера накалилась до предела. Когда дебаты закончились, а речи отзвучали, тридцать консерваторов присоединились к оппозиционному лобби. Это означало, что в вотуме доверия правительству отказано. Чемберлен лишился должности, а Черчилль принял ее.
Бобби позвонил в редакцию «Стэндард» по телефону из фойе и продиктовал отчет. Он вышел из здания с таким чувством, словно только что стал свидетелем исторического события. После сегодняшнего дня ход войны мог запросто измениться, что повлияет на положение дел не только в Европе, но и во всем мире.
Тем временем его крохотная часть Европы погрузилась в темноту настолько плотную, что она казалась непроницаемой. Теперь перед Бобби встала задача победить затемнение, чтобы благополучно добраться до своей квартиры.
Через два дня Германия напала на Голландию и Бельгию. Ее войска устремились к границе Франции. Знакомые Бобби все до единого были уверены в неизбежной капитуляции Франции, что оставляло лишь узкую полоску воды под названием Ла-Манш, отделяющую врага от страны, которую он уже успел полюбить. В ту ночь Бобби уложил вещи и выехал в Париж. Сначала ему предстояло приплыть на корабле в Испанию, а уже потом пересечь французскую границу.
Черт побери! Вот это работа!
Страна пробыла в состоянии войны почти целый год, когда на нее упали первые бомбы. Поначалу немцы бомбили окраины Ливерпуля, не причиняя никому особого вреда, но уже в сентябре бомбы начали падать на дома, кинотеатры, больницы и церкви. Один за другим стали погибать люди.
В минуты затишья Молли вела яростные мысленные споры с Гарри Бенедиктом.
— Значит, вот чего ты хотел, Гарри? — кипятилась она, частенько доводя себя до головной боли. — Ну что, теперь ты счастлив? Мы могли бы заключить соглашение с Гитлером о ненападении, и тогда бы нам не пришлось воевать, а люди по-прежнему мирно спали бы в своих постелях. Тогда не было бы продовольственных карточек, затемнений и дефицита, не было бы проклятых бомбежек. Муж Бетси, Дэйв, и сын миссис Оукли были бы живы, как и сотни других сыновей и мужей. — Все они были моряками торгового флота и погибли, когда их суда были потоплены.
