Хорошо не было. Изола жила словно без кожи. Она не могла закрыться ни от чего.
Но даже в эти непростые времена Эдгар оставался рядом. Ближе к полуночи он прислал набранное прописными буквами СМС с приглашением погулять. Связав непослушные кудри в хвостики, похожие на оленьи рожки, и надев на голову венок из липких маргариток, И зола вышла к нему.
– Идем, я тебе кое-что покажу. – Подмигнув, он добавил: – И это не грязный намек.
Эдгар буквально на днях получил водительские права и одолжил у отца блестящий черный автомобиль. Они мчались по Главной улице, и на секунду Изола подумала, что Эдгар везет ее в «Точку Джи». Она уже собиралась сказать, что у нее нет липового удостоверения личности и достаточно большой груди, но автомобиль проехал мимо подрагивающего от громкой музыки клуба, тяжелую металлическую дверь которого украшали свежие потеки блевотины.
– Прости, Эдгар, я знаю, тебе нравится Гарри Поттер, но это не школа волшебства, – сказала Изола. – Школа Святой Ди на ночь закрывается.
– Ошибаешься, – возразил Эдгар. – Во-первых, – он быстро взобрался на кованый железный забор, – проникнуть сюда ночью не составит труда. А во-вторых, – он протянул Изоле руки, и она с благодарностью приняла помощь, – Гарри Поттер мне не просто нравится: я его обожаю.
Изола засмеялась, отряхивая одежду.
– Проникновение со взломом. Потрясающее свидание.
– Ну, вообще-то, нет. Мы же не идем внутрь. Это больше похоже на… гм-м… прогулку с элементами паркура.
Эдгар повел Изолу по садовой тропинке в сторону монастыря в готическом стиле, постоянно оглядываясь через плечо, словно Орфей, проверяющий, идет ли за ним его мертвая жена.
Изола отчетливо понимала, что Эдгар намеренно загораживает собой школу.
– Что такое? – спросила она, улыбаясь, несмотря на подозрения. – Зачем ты меня сюда привел?
Эдгар остановился, положил руки на плечи Изолы и развернул ее, поменявшись с ней местами. Изола слышала за спиной журчание фонтана.
– Помнишь, как-то раз ты сказала, что ненавидишь зиму?
– Потому что терпеть не могу снег.
– Но теплым он бы тебе понравился? – Эдгар лукаво улыбнулся. – Я тут подумал, раз уж нам не удалось провести зиму вместе, то мне не представилось возможности тебя переубедить. Поэтому…
Он снова развернул Изолу, чтобы, наконец, продемонстрировать ей свой сюрприз: мемориальный фонтан сестры Мари-Бенедикт, в который подмешали мыльный порошок, теперь журчал пеной. Целым морем пушистой белой пены.
– Нравится? – нервно усмехнулся Эдгар. – Ради тебя пришлось несколько раз проникнуть сюда без разрешения.
– Теплый снег… – зачарованно протянула Изола, зачерпывая ладошкой пену.
– Вдобавок пахнет лавандой и, теоретически, делает одежду чище, – добавил Эдгар, до невозможности гордый своим детищем – зимней ночью в апреле.
Взявшись за руки, они вошли в облако пены и двинулись ощупью, пока ноги не коснулись камня, подавая знак – можно забираться в фонтан.
Они приделывали друг другу бороды из пены и пытались играть в снежки, но пахнущие цветами пузырьки лопались в руках. Эдгар и Изола смеялись, брались за руки и танцевали – и из припаркованной машины до Изолы доносились отголоски песни «Смите» – «Этот свет никогда не погаснет». Эдгар улыбался так естественно, что казался И золе похожим на какую-то из ее карт Таро, но она не могла вспомнить, какой аркан, из какой колоды и что именно он обозначал: судьбу или смерть.
– Почему ты это делаешь? – Ее слова походили на легкие семена одуванчиков – белые, пушистые, устремляющиеся вверх.
– Что именно?
Изола перестала танцевать, а Эдгар перестал смеяться. Она приподнялась на цыпочки, чтобы всмотреться в его лицо.
Парень с чудовищными скулами и непомерно длинными руками. Такой, который будет настаивать, чтобы его похоронили вместе с любимой в гробу в форме сердца лицом к лицу. Романтик даже вопреки смерти.
– Что именно делаю? – повторил он.
– Так хорошо ко мне относишься. Ты заслуживаешь большего, чем…
– Чем ты?
Изола чувствовала, что стоит на краю черной дыры – огромного немигающего глаза вселенной. Она глубоко вдохнула и произнесла:
– Чем мертвая девочка.
Эдгар тряхнул кудрявой головой и со смехом переспросил:
– Что?
Он поцеловал, ей руку обжигающе-горячими губами. Снова взял ту же руку, прижал ее к груди Изолы и громко сказал:
– Слушай! Ты это слышишь? – Схватил другую руку и прижал к своей мокрой груди. – А это? Ты жива. Мы живы. Слушай.
– Так громко, – прошептала Изола. Их губы встретились, и она была уверена: не будь у них дыхания друг друга, они утонули бы в этом весеннем снегу.
* * *
Тело Эдгара было несовершенным, теплым и интересным. Волосы на щиколотках почти стерлись из-за скейтерских кед. На тыльной стороне коленей – экзема. Под ногтями – траурные полоски угля. Ногти на ногах неаккуратно накрашены бирюзовым лаком – Порция постаралась. Шрамы от ветрянки и падений со скейтборда. Старый рубец на животе.
– Донорский орган, – тихо пояснил Эдгар. – Умер кто-то молодой, ему было всего около тридцати.
Изола подняла голову с его мощной груди. Прежде он не упоминал о скончавшемся доноре. Она ждала продолжения.
– Ну, то есть, конечно, я был рад, узнав эти новости. Нет ничего хуже, чем торчать в списке ожидания; из больницы звонили посреди ночи и мы ехали туда, меня готовили к операции, а потом врачи приходили и говорили, что орган поврежден, или несовместим с моим организмом, или достался кому-то, кто умирает немного быстрее меня.
Изола провела пальцем по шраму, представляя свой палец скальпелем, чтобы не думать о том, как Эдгар лежал под наркозом в ярко освещенной операционной.
– Неудивительно, что ты ненавидишь больницы, – тихо сказала она.
– Ага, – вздохнул он, крепче обнимая ее за плечи. – И, как я уже сказал, было так здорово наконец заполучить эту чертову почку, но… порой меня до сих пор мучают угрызения совести, – выдавил он, пытаясь выразить свои муки словами. – Ну вроде как я, типа, желал этому человеку смерти… – Он с трудом сглотнул, глядя в потолок.
– И твое желание сбылось, – шепотом закончила Изола. Снова провела по шраму, словно расстегивая его, чтобы увидеть внутри чужие органы. – Но, – так же шепотом добавила она, – разве в каком-то смысле они до сих пор не живы, эти люди? Хотя бы по частям.
* * *
Она проснулась на рассвете и обнаружила матушку По за медитацией на соломенном коврике в гостиной. Должно быть, вибрация паркета под осторожными шагами Изолы потревожила ее нирвану, потому что когда Изола попыталась прошмыгнуть мимо нее в коридор, мама Эдгара, не открывая глаз и не шевелясь, жизнерадостно вопросила:
