И, увлекая за собой дога, помчался вслед за повозкой.
«Они забыли про меня! – пронеслось у Гюнтера в голове. – Господь внял моим молитвам… Они и вправду забыли про меня!»
Какое-то время еще слышались скрип и беспорядочный лай, но вскоре воцарилась умиротворяющая тишина леса.
Гюнтер лежал за кустом и, размазывая по лицу кровь, беззвучно плакал.
* * *
Филипп фон Эрфенштайн схватил стеклянный бокал и швырнул его о стену так, что тот разлетелся на тысячу осколков. За ним последовал второй бокал, затем два медных блюда, зажаренный фазан и, наконец, стол вместе с графином. Стол с грохотом разломился, и вино из графина растеклось по стене кровавыми ручейками.
– Скотина! – взревел наместник. – Чертова скотина! Я кишки ему выпущу и конечности над стеной выставлю! А голову в самый глубокий колодец зашвырну!
Он схватился за скамейку и собрался уже и ее разбить о стену, но Агнес ему помешала:
– Если не прекратишь, то нам скоро на голом полу придется есть… – Она осторожно опустила его руку. – Лучше побереги силы для крепости Вертингена.
Эрфенштайн помедлил и кивнул. Тяжело дыша, он поставил скамью на прежнее место перед камином и пропыхтел:
– Ты права, девчонка… Жаль только хорошего вина. Вот только неясно, сможем ли мы штурмом взять Рамбург. Теперь, когда Черный Ганс прознал о наших планах…
Рыцарь опустился на скамью и потер багровое от злости, отечное лицо. Его до сих пор мелко трясло, в остекленелых глазах читалась усталость. Раненого Гюнтера увели в дворянское собрание, где им как раз занялся отец Тристан. Всю дорогу от Нойкастелля до Трифельса, местами довольно крутую, стражник преодолел бегом, невзирая на раны. Он едва мог говорить от усталости. А когда рассказал, что с ними произошло по пути, Эрфенштайн поначалу притих. Агнес знала своего отца и понимала, что это затишье перед бурей. Через несколько минут Эрфенштайн действительно разбушевался. В зале, кроме них, никого не осталось, но тем сильнее распалялся рыцарь.
– Откуда этот трусливый пес вообще узнал про Матиса и его пушку? – взревел Эрфенштайн так, что обе его собаки с визгом забились в угол. – Да еще прознал, что два моих стражника тайно отправились в Нойкастелль… И про деньги ему тоже было известно… Значит, кто-то ему об этом рассказал!
– Про орудие он и так мог узнать, – возразила Агнес примирительным голосом. – Один только дым из плавильной печи был виден на много миль вокруг. А вот как Вертинген узнал, что перевозили стражники и в какое именно время, – вот это действительно странно.
Она наморщила лоб и задумалась. Но сколько ни размышляла, так и не решила, кто из обитателей крепости мог оказаться предателем.
– Черт возьми, как мне теперь расплатиться с долгами? – Эрфенштайн неожиданно поник. Вся его злость рассеялась, как песок по ветру. – Я… все до последнего вытряс из крестьян. У них ничего больше не осталось! А управляющему на это плевать. Когда-то мы с Рупрехтом были друзьями, но ему нет до этого дела, когда речь заходит о деньгах… – Он схватился за волосы. – Вот и всё, Агнес. Они таки заберут у меня Трифельс.
– Никто не заберет у тебя Трифельс, отец, – успокоила его Агнес. Она подсела к отцу и стиснула его дрожащую руку. – Пока не заберут. Я просмотрела книги, у нас еще есть кое-что в запасе. Если мы отдадим последние мамины украшения, Лоингена, возможно, устроит такая плата.
– Ах, Агнес!.. В том-то и дело, что мамины украшения были в кошельке вместе с деньгами. Иначе там и вполовину бы не хватило… – Эрфенштайн вздохнул и покачал головой. – К тому же деньги нам нужны не только для Лоингена, но и для Матиса, чтобы он смог закончить эту чертову пушку! Мы переплавили все, что смогли найти. Но сера стоит денег, не говоря уже о прочей мелочи. Теперь парню понадобился свинец, и нужно заказать у канатчика двадцать футов фитиля!.. – Он горестно рассмеялся: – Такая вот чертовщина, Агнес. Либо я заявляю управляющему о своем бедственном положении и лишаюсь крепости, либо вооружаюсь абы как, терплю поражение от Вертингена и опять же теряю Трифельс. Третьего не дано!
Агнес ненадолго задумалась.
– Так займи денег, – предложила она наконец.
Эрфенштайн буквально съежился на скамейке.
– У кого? У остальных рыцарей дела ничуть не лучше. А перед этим хлыщом Шарфенеком я второй раз унижаться не стану! Уж лучше сгинуть в нищете.
– Ты же знаком с некоторыми купцами в Шпейере. У них денег куры не клюют. – Агнес пожала плечами: – Они наверняка одолжат тебе. В крайнем случае вернешь чуть больше.
– Чуть больше? – вздохнул Эрфенштайн. – Да с их процентами это чистый грабеж! При евреях и то лучше было, пока бедняг из города не выгнали. Не думаешь же ты, что толстосумы в Шпейере выручат меня, не заломив процент, из любви к ближнему… С чего бы? Им с этого никакой выгоды, разве что…
Наместник резко замолчал, лоб его исчертили глубокие морщины. Он смерил дочь задумчивым взглядом.
– А что, почему бы и нет? – пробормотал наконец рыцарь. – Так, может, дело и выгорит.
– Ты… ты о чем? – спросила Агнес.
Эрфенштайн почесал мокрую от вина бороду.
– Ну, когда я в последний раз был в Шпейере, торговец сукнами, Якоб Гуткнехт, обмолвился насчет своего сына. Ему уже двадцать стукнуло, а в голове все ветер гуляет… – Он ухмыльнулся, все его заботы как рукой сняло. – Папаше покоя не дает его будущее. Вот он и мечтает, чтобы сынок наконец остепенился.
У Агнес перехватило дыхание:
– Не хочешь же ты сказать…
– Агнес! – резко перебил ее отец. – Мне не найти тебе в женихи благородного рыцаря, пойми ты, наконец! Наше сословие катится в нищету. Как это ни прискорбно, но будущее за торгашами. Знаю я этих щеголей. Смотрят на нас свысока, а сами только и зарятся на наши титулы… Любой из них с радостью покрасовался бы с милой дочкой феодала или наместника… – Он хлопнул в ладоши: – Ха, а оно и впрямь может выгореть!
Агнес промолчала, по лицу ее пролегла тень.
Служить украшением какому-нибудь патрицию – больше я, по его мнению, ни на что не годна…
– Надо как можно скорее ехать в Шпейер, – заявил Эрфенштайн. Щеки его раскраснелись от вина и воодушевления. – Чем скорее, тем лучше. Раз уж фон Вертинген прознал о наших планах, атаковать нужно раньше, пока он не подготовился как следует. Теперь каждый день на счету!
Он одарил Агнес строгим взглядом:
– И не думай, что я позволю тебе разгуливать там в штанах. Лучшее твое платье как раз подойдет! Надо выбить хорошую цену, и…
Казалось, он только теперь обратил внимание на выражение дочери.
– Ты что, обижаться вздумала? – спросил он недоверчиво. – Сколько ты еще собираешься тут прятаться? Я сто раз тебе говорил, что когда-нибудь этот день настанет! Бывает участь и похуже, чем выйти за богатого шпейерского торговца.
