— Вы когда-нибудь слышали о сексе по взаимному согласию?
— В этом нет никакого удовольствия. Где, спрашиваю я вас, чувство опасности?
— К чему вообще весь этот риск? Что случилось с добрым чистым сексом?
— Если секс не грязен, он не возбуждает. — Макс произнес эту фразу негромко, но с чувством.
Я уловил его точку зрения, но не был уверен, что соглашусь с ней.
Вся эта дискуссия началась, когда мы вместе отправились в аудиторию. На верхней губе у меня красовался пластырь — я здорово порезался, бреясь опасной бритвой.
Макс, никогда не отличавшийся тактичностью, спросил, не свела ли Сьюзен ножки слишком рано. Он хотел пошутить, но, не выдержав, разразился одним из своих патентованных монологов. Когда он был подростком с потеющими от вожделения ладонями, то любил меняться. Он говорил об этом, когда мы вошли в Фэрли-Холл, поднялись по ступеням и заняли два свободных места. Он продолжал свой рассказ до тех пор, пока я не начал вставлять междометия, а председательствующий не представил лектора. Но я постараюсь по мере сил реконструировать этот монолог.
Вообразите, что вы — подросток с потными ладонями. Вообразили? Отлично, а теперь представьте себе, что лежите в кровати и думаете о сиськах Целии. Целия — это девочка из класса, этак тридцать восьмого размера, носящая прозрачные блузки, сквозь которые видны бретельки лифчика и чашки, кладущие предел плоти. Когда у нее встают соски, они выглядят как носы, расплющенные о плотную ткань. Чего вы не сделаете, чтобы справиться со своими чувствами, укротить их? Как насчет того, чтобы периодически зажимать руку в тисках? Возможно. Надо внести свою долю. Как насчет того, чтобы Целия всадила всю вашу голову в свою щель? Чем вы хотите отделаться — сломанным носом? Как далеко вы хотите зайти? До сотрясения мозга?
Если вы хотите удовольствия, то вам придется за него платить. Какова подходящая цена для Марджори, которая обхватывает ваше лицо своими крутыми бедрами? Вывихнутая челюсть, временный паралич? Некоторые наказания анатомически никак не связаны с удовольствием, но не в этом, подчеркнул Макс, суть. Суть в том, чтобы решить, что вы готовы перенести, что можете принять.
Именно в этом месте я принялся бомбардировать Макса вопросами, и он ответил на них.
— Я так понимаю, что в то время вы не встречались с девушками.
— Нет. Хотите глянуть на картинку? — Он достал бумажник и извлек оттуда дешевую пластиковую карточку с пожелтевшей фотографией.
На меня смотрело лицо с круглыми пухлыми щеками, почти лунообразное, увенчанное стрижкой под горшок и, по правде сказать, довольно глупое.
— Кто это?
— Я.
— Когда это было?
— В средней школе. Я был уродливым толстым подростком. Я ненавидел школу.
Об этом стоило подумать, что я и сделал. Я думал об этом и позже — здесь крылось объяснение многому. Действительно, стоит прибегнуть к обобщению: большинство ученых были изгоями в школе, поздними цветами, отыгравшимися в колледжах и университетах. У меня были друзья и коллеги, посвятившие период своей профессиональной карьеры восполнению упущенного в средней школе. Никчемные подростки, мы начали бегать по утрам на третьем десятке. Наши скучные занудные речи вдруг стали востребованными и приобрели в колледже важность и ценность. Те из нас, кто был в школе уродливым и нескладным, прыщавым и угреватым, постепенно превратились в почти привлекательных мужчин. Мы как раз разогревали эту тему, когда председательствующий начал произносить речь.
Аарон Таннер, ректор «Оле Мисс», был достойным ответом университета на проблему современного президента факультета. Сложенный как юный мальчик, с копной умело подкрашенных волос, Таннер сочетал в себе свойства проповедника-фундаменталиста и аукционера из Джорджии. В другую эпоху он мог бы торговать змеиным маслом в псевдоиндейском вигваме. Но в «Оле Мисс» он продавал связи с общественностью, и делал это чертовски хорошо и умело. Большинство из нас имело о нем двоякое мнение: боже, пусть он будет и, боже, как ловко он умеет заставлять бывших студентов раскошеливаться. Представление выступающего лектора, Беатрис Вандом, было вполне предсказуемым. Половина выступления посвящена ее достижениям, половина — той выгоде и тому счастью, по воле которого мы имеем возможность лицезреть и слушать ее в этот торжественный вечер. Мысленно я представлял себе, как круг за кругом вертится заезженная пластинка. Он закончил речь, и мы с Максом отложили на потом дальнейшее обсуждение.
Когда профессор Вандом вышла на сцену, я узнал ее по фотографии, виденной мною на вкладке суперобложки. Но эти портреты никогда не дают представления о цельном человеке, а цельность Беатрис Вандом оказалась весьма солидной. Она была одета в свободный синий пиджак и юбку, эта одежда странным образом как бы обливала ее фигуру с удобной талией и выступающим задом. Выглядела она здоровой и веселой, над пухлыми щеками виднелись умные карие глаза, словно две изюминки, брошенные в пудинг. Кожа отличалась здоровым румянцем. Мне захотелось увидеть взгляд Макса, но он не отрываясь смотрел на трибуну.
Я не стану углубляться в суть выступления, скажу только, что оно было хорошо подготовленным и умным. Лекция была тщательно скомпонована, что встречается очень редко в наше время, пропитанное постструктурализмом. Основным тезисом было утверждение, что на деле главным героем «Бури» является Калибан, слуга Просперо, тупая гора мяса, ходячее обжорство, но и лояльная рабочая сила, но только до тех пор, пока его не предали. Эрик, сидевший впереди нас и умудрившийся каким-то образом затащить на лекцию Натаниэля, делал какие-то торопливые пометки на программке. Натаниэль больше смотрел по сторонам, нежели на трибуну. В душе его, очевидно, происходила нешуточная борьба с самим собой.
В конце лекции первым зааплодировал Эд Шемли — именно ему пришла в голову идея пригласить Вандом. Bечер оказался многолюдным, кофе — крепким, печенье с пралине шло нарасхват, особенно среди студентов-старшекурсников, посетивших лекцию. Мой будущий литературный критик Лора Рейнольдс сунула несколько штук в сумочку. В центре внимания, естественно, была Беатрис Вандом. Она блистала, как пчелиная матка, окруженная жужжащими трутнями. Да, она находит Оксфорд просто очаровательным; нет, телесная сосредоточенность, как она ее понимает, всегда поливалентна; да, печенье великолепно, да, не откажусь, спасибо. Макс оказался умелым маркитантом — именно он вручил Беатрис заветное печенье. Даг Робертсон, наш выпускник, поклонник дзен-буддизма по совместительству, только что умыкнул последнее пралине, но Макс сумел убедить его, что оно куда нужнее Беатрис, нежели ему, Дагу.
Когда Макс вернулся, Эрик уже проложил дорогу сквозь толпу, воспользовавшись широкими плечами Натаниэля. Я понял — роковой ошибкой Беатрис Вандом стало ее пренебрежение марксистской перспективой, и кто-то должен был напомнить ей об этом прегрешении. Вопросы Эрика, собственно, никогда не были вопросами, они всегда начинались словами «Вы не думаете…». Эти вопросы всегда были красноречивы, безукоризненно вежливы и пусты.
