— Он верил сплетням, что ходили про меня и сэнсэя. Мужчины тоже любят слушать и повторять сплетни, хоть и называют сплетницами нас, женщин. Так вот... Среди самураев ходили сплетни, что между мной и сэнсэем что-то есть. Поэтому, говорили они, мастер позволяет мне то, что не позволил бы другой женщине. Может быть, не сами самураи первыми распустили эти слухи, а они пришли с женской половины дома, только какая разница! Самураи охотно поверили этим разговорам! Но между мной и мастером никогда ничего не было. Даже... даже несмотря на то, что мастер хотел, чтобы было.
— Вот как, — вырвалось у Артема. Это прорвались наружу отголоски его мыслей о том, что и в таком медвежьем уголке, оказывается, кипят прямо Шекспировские страсти.
— Сколько лет было мастеру? — спросил гимнаст.
— Больше пяти десятков, — ответила Ацухимэ. — А разве возраст имеет значение? Лучшие годы мужчины могут прийтись на любой возраст, и лучшие годы женщины — тоже. Спроси любую женщину, и она тебе скажет, что отношения между мужчиной в возрасте и девушкой полезны обоим. Как и отношения между женщиной в возрасте и юношей. Такие отношения называются «весна-осень». Кто старше, тот учит младшего мудрости любви, а кто младше, тот вдыхает в более старшего новые жизненные силы. Дело не в разнице прожитых лет, о чем ты подумал, Алтём. И сэнсэй нравился мне как мужчина, как он мог не нравиться! Дело в другом...
— В чем же?
— Между мной и... любым мужчиной ничего не может быть.
— Почему? — едва слышно выдавил из себя Артем.
«Неужели она... из этих...» Даже не хотелось продолжать. И он почувствовал некоторое облегчение, когда услышал:
— Я из рода Кумазава. Наш род всегда отдавал все свои силы и всю свою кровь служению микадо и стране Ямато. Не только мужчины рода Кумазава, но и женщины всегда стремились к этому. Но государственные должности в стране Ямато могут занимать только «чистые» женщины. Понимаешь? Если женщина не сохранит чистоту, она может быть только женщиной, и никем более.
— А... разве женщины в стране Ямато могут за нимать государственные должности?
— Женщина может стать домоправительницей сегуна, домоправительницей тайро, хатамото
[37]
или даймё. И она станет влиять на государственную жизнь не в спальне, а напрямую, имея на это право.
На смену первоначальному облегчению пришла новая тоска. «А не есть ли это еще более худшее, так как более непреодолимое препятствие? Может быть, японской женщине легче победить природу или заблуждение ума, чем воспитываемое с младых ногтей чувство долга?» — вот о чем подумал Артем.
— Как же тогда женщине продолжить род? — задал он довольно дурацкий вопрос.
— Мужчины продолжают род.
— Ну да, ну да... И ты собираешься занять одну из женских государственных должностей?
— Да. Я готовлю себя к этому. К служению микадо и стране.
Почудилось Артему или она на самом деле призналась в этом с грустью? Хорошо бы, не почудилось... Тогда есть надежда. Очень хочется верить, что есть надежда...
А вообще, слишком много событий, слишком много известий. Трудно сосредоточиться, трудно справиться с мыслями. Трудно справиться с самым главным вопросом — что делать дальше? Впрочем, решение этого вопроса Артем отложил до разговора с Итиноси.
А сейчас они с Ацухимэ молчали. Ацухимэ наблюдала за воздушным змеем, трепещущим над кипарисами, — видимо, кто-то из детей запустил.
Артем достал из-за пазухи дощечку и протянул Ацухимэ. Он решил не держать в себе сомнения. Тем более самому ему вряд ли удастся до чего-нибудь додуматься, элементарно не хватит знаний. Ну а с кем еще поделиться, как не с Ацухимэ? Можно, конечно, с Итиноси, но, во-первых, девушка показала, что она не глупее здешних мужчин, а скорее даже наоборот, во-вторых, Артем хорошо запомнил ее слова: «Если что-то неизвестно женщинам в доме, это неизвестно никому», а в-третьих, Артему хотелось увеличивать до бесконечности число общих тем, загадок, тайн, увлечений — всего, короче говоря, что может быть между ним и сидящей напротив красавицей.
— Я нашел эту вещицу в городе Яманаси, — сказал Артем. — Отдал ее мастеру Мацудайра при первой нашей встрече, когда он увидел ее у меня на шее и сказал, что интересуется укиё-э. А сегодня я обнаружил ее за поясом сделавшего себе харакири Цурутиё. И я забрал ее. Я подумал, а может быть, это не случайно, может быть, эта вещь имеет какое-то отношение к убийству?
Ацухимэ вертела в руке дощечку. В ее глазах вдруг вспыхнул интерес. Она подцепила ногтем (кстати, коротко остриженным, когда у других здешних женщин, как успел заметить гимнаст во время вчерашней вечерней трапезы, ногти длинные, но они их, правда, не красили) медную окантовку, и та неожиданно легко отошла.
— Странно, — сказал Артем, наблюдая за ее манипуляциями. — Она вроде бы крепко держалась.
Опа! И дощечка распалась у нее в руке на две половинки. В одной из половинок было вырезано углубление, и в нем лежал аккуратно сложенный лист рисовой бумаги. Ацухимэ развернула его. Артем не выдержал, встал, обошел стол и опустился на колени рядом с девушкой. Лист сверху донизу покрывали иероглифы. И вот что странно — эти иероглифы были ему не знакомы.
— Что это? — произнес Артем, ощущая, что, помимо любопытства, испытывает сейчас и совсем иные чувства, порожденные близостью к девушке с прелестным именем Ацухимэ.
— Не понимаю... — почему-то шепотом проговорила Ацухмэ. — Иероглифы китайские, но я не могу сложить их в понятный текст.
А вот Ацухимэ — не без грусти отметил гимнаст — всецело поглощена листом бумаги, и ничто иное ее, кажется, не трогает, не волнует.
— А ты умеешь читать по-китайски? — спросил Артем.
— Разумеется! — Девушка, похоже, даже обиделась такому вопросу. — Бессмыслица какая-то! — Она раздраженно тряхнула головой. — Нет, подожди, подожди... Последняя фраза... Вроде бы в ней есть какой-то смысл! Ну да! «Верить только подателю рассеченного золота» — вот что в ней написано! А рассеченного золота ты не находил?
Ах вот оно что... Артем вспомнил последнюю золотую монету со щербатым краем, отданную трактирщику в оплату ночлега и... кх-м... услуг ночной феи. Значит, это и есть то самое рассеченное золото. А что еще?
— Нет, рассеченного золота я не находил и никогда в руках не держал, — соврал Артем.
— Это письмо, — уверенно сказала Ацухимэ. — За исключением последней строчки остальное написано тайным образом. Но как-то же можно его прочитать, только надо догадаться...
— Хара Итиноси идет, — сказал Артем, сквозь просвет между кипарисами разглядев людей, идущих от дома в сторону беседки.
Ацухимэ быстро подняла голову, тоже увидела идущих.
