— Давай лучше не будем никому показывать, пока не поймем, в чем дело. Я оставлю его у себя, — заявила она, что называется, тоном, не терпящим возражений, и спрятала письмо и половинки дощечки за отворотом кимоно.
Да в общем-то и не собирался Артем ей возражать. Понадобится — он успеет еще показать бумагу Хара Итиноси или кому угодно другому. Он понимал, почему Ацухимэ предложила никому не показывать письмо. Как и всякой женщиной, ею движет неуемное любопытство, а тут явная тайна. И наверное, она боится, что Хара Итиноси заберет у нее письмо и лишит возможности стать первой обладательницей тайны. А то и вовсе она никогда не узнает, что скрывает это письмо, — возьмет самурай и не скажет ей ничего, мол, незачем женщине влезать в мужские дела.
— Я потом найду тебя, — сказала Ацухимэ, вставая. Девушка не стала дожидаться прихода самурая, дожидаться, когда он отошлет ее в дом, на женскую половину. Она даже направилась не навстречу Итиноси, а в другую сторону.
Ну, а к столу тем временем приближалось целое шествие: впереди гордо и уверенно вышагивал Хара Итиноси, а за ним две женщины с подносами. Подносы поставили на стол — один перед Артемом, другой напротив. Поклонившись, женщины посеменили обратной дорогой.
— Сперва позавтракаем, Ямамото-сан, — сказал Итиноси, присаживаясь. — Не в правилах Мацудайра-рю завтракать не всем вместе в трапезной комнате, но какие сегодня могут быть правила... И еще неизвестно, какие правила будут завтра. Ешь, Ямамото-сан.
Сначала от всех этих утренних и ночных треволнений кусок не лез в глотку. Но потом, посмотрев, с каким аппетитом завтракает Итиноси, Артем тоже почувствовал голод. И вскоре он уже уминал завтрак за обе щеки, тоже, как и Итиноси, выхватывал палочками-конго из деревянной плошки кусочки рыбы и вареной свеклы, переправлял их в рот, отрывал от большой лепешки куски, макал их в плошку, давал пропитаться бульоном, а потом с удовольствием съедал.
Итиноси управился первым, он поставил пустую плошку на стол, положил поверх плошки палочки-конго. Самурай налил себе чаю — у каждого на бамбуковом подносе были и чайничек и крохотная деревянная чашечка. Чай они сегодня пили в прямом смысле слова без церемоний, то есть без ритуальных священнодействий, без постижения Красоты, Гармонии, Чистоты и всего остального. Просто пили.
Вообще-то Артем не отказался бы и от чарочки сакэ — пусть по японским понятиям пить с утра не принято, — но сакэ на столе отсутствовало, а просить об этом гимнаст счел ниже своего достоинства.
— Сэнсэй учил нас, что ум должен быть незамутненным зеркалом, — сказал Итиноси, маленькими глоточками отпивая едва теплый чай из крохотной чашки. — Ты показал, что твой ум таков. Ты подтвердил слова господина Мацудайра о чужестранцах, как о людях, у которых тоже можно чему-то научиться.
С Хара Итиноси, отметил Артем, произошли разительные перемены. Артем помнил его ночью — растерянного, затерявшегося среди других самураев. Сейчас все в нем изменилось — осанка, интонации.
— Как обещал, я расскажу тебе, почему Цурутиё убил мастера Мацудайра.
Артем, вздохнув про себя, приготовился слушать повесть о ревности и неразделенной любви. Но, к своему удивлению, услышал другое:
— Причина — родовая вражда между домами Мацудайра и Цурутиё. Сто тридцать восемь лет назад господин Хакамаци вместе со своими вассалами выступил против даймё Исида Тайцукэ и поддержавших его домов Миаото и Зензабуро. Сражение произошло возле деревни Сэкигахара. Войско Хакамаци было разбито. Отряд, которым командовал господин Тосицугу Музаши, прикрывал левый фланг. Отряд держался до последнего, под натиском противника отступая в горы. Господин Тосицугу Музаши был ранен. Когда уцелевшие воины увидели, что, куда ни посмотри, не видно флагов Хакамаци, они поняли, что сражение проиграно. Тогда старший самурай Наосукэ назначил четверых самураев и приказал им спасать господина Музаши. Среди этих четверых был самурай рода Цурутиё, предок того Цурутиё, что совершил сегодня харакири.
Остальные самураи прикрывали отход этой четверки с носилками, на которых лежал раненый господин Тосицугу Музаши. Нет никаких сомнений, что самураи живого заслона пали все до одного. Но за это время четверка самураев сумела отнести своего господина достаточно далеко в горы и их перестали преследовать. К концу дня стало ясно, что господин умирает и ему ничем не помочь. Раны его были страшны. Господин тоже понял это и сказал, что хочет уйти достойно. Он сам выбрал того, кто поможет ему. Он выбрал Цурутиё, и тот помог своему господину совершить сеппуку. Он сделал все так, что его господину не в чем было бы его упрекнуть.
После того как господин Тосицугу Музаши покинул этот мир, самураи решили найти хатамото Хакамаци, чьим вассалом был их господин. Они не знали, погиб или жив господин Хакамаци. Если он жив, они обязаны были найти его и рассказать ему о смерти Тосицугу Музаши, о том, что тот покинул мир достойно. Только поэтому они не последовали сразу же за своим господином. Бояться смерти — это трусость, Ямамото. Стремиться к смерти и искать смерти равносильно трусости. Убить себя, когда гораздо тяжелее жить, — трусость вдвойне. Они разошлись, каждый из этой четверки пошел своим путем. Если им было суждено попасть в засаду, то ушли бы из жизни не сразу все четверо.
Одиннадцать раз вставало и заходило солнце с тех пор, как они расстались. Дорога Цурутиё вышла очень тяжелой, и он радовался этому. Потому что слишком велик был соблазн сделать харакири, особенно когда он заблудился в болотах и его одолевали комары, болотные газы дурманили голову, а болотные змеи кишмя кишели под ногами. Но он одолел себя, не поддался трусливым желаниям. Ему пришлось бросить в болотах доспехи, так было тяжело. А это были древние доспехи, гордость их рода, Ямамото. Вот как трудно пришлось Цурутиё в болотах. Но он все же выбрался из них.
Ему оставался совсем короткий переход. Устав от странствий по болотам, Цурутиё задремал на пригорке и во сне увидел, как рассказывает господину Хакамаци о смерти своего господина, как потом просит у него разрешения сделать сеппуку в честь погибшего господина. И господин Хакамаци ему разрешает...
На спящего Цурутиё наткнулся отряд — десять асигару
[38]
, которых вел самурай. Самураем тем был самурай рода Мацудайра. Я тебе еще не сказал, Ямамото, что в той, не такой уж давней распре самурайских домов семейства Цурутиё и Мацудайра находились по разные стороны. Поэтому когда Мацудайра разбудил спящего Цурутиё и узнал, кто перед ним, то потребовал немедленного поединка.
Цурутиё, разумеется, согласился, но попросил отсрочить поединок. Он рассказал Мацудайра о том, к кому и зачем идет, поведал о своих странствиях и злоключениях. Цурутиё сказал, что последнее дело его жизни отнимет у него не больше дня, после чего он придет туда, куда укажет Мацудайра, и скрестит с ним клинки. К тому же, сказал Цурутиё, самого Мацудайра вряд ли сильно прославит бой с уставшим, изголодавшимся противником. Но Мацудайра был непреклонен и требовал поединка немедленно. Мацудайра полагал, что Цурутиё хитрит. Поединок состоялся, и Мацудайра убил Цурутиё.
