Через час из всех кают выползают пассажиры, зябко кутаются кто во что. Все возбуждены. Все скучиваются на спардеке. Чувствуется близость какого-то события.
Ветер ревет. Чернеет вода. Сумерки сгущаются.
Сейчас, вот сейчас… То, что должно совершиться, кажется необычайным, почти страшным. Будет встреча. И она неизбежна.
Сейчас Иртыш сольется с одной из величайших рек мира – с Обью.
Могучая, темная, широкая вода. Прямо из воды поднимаются кучи деревьев. Голые островки. Протоки.
Пролетает стадо диких гусей, потом еще, потом один гусь медленно перерезает путь корабля и тяжело, задом оседает на воду.
Идем прямо в берег. В темной тайге светлеют обнаженные скалы. За Северной горой – так называется берег впереди – разрывает облака холодная заря луны.
Под Северной горой – Обь. Рукава рек спутались среди островов. Железная грудь парохода врезается в великую реку. В чёрной воде крутятся пенные змеи.
Справа впереди чуть мелькает на воде огонек: мигалка, фонарь на буйке.
Оставляем его справа. Мы – под черным высоким берегом. Мы – в бурной Оби.
Тут все – одна неразделенная стихия, хаос: вода, камень, небо, тайга. Все одинаково ощутимо – твердо, жестко, грубо. Все перемешано, нагромождено, как на складе железного лома.
Искры летят из трубы парохода, обгоняют его, красно-золотыми тонкими стрелками вонзаются в воду – и пропадают. Таким крошечным, игрушечным кажется пароход.
Ловец молодой из Астрахани, тоскуя, говорит:
– Нам, вишь, ни к чему это. Нам море здешнее поглядеть. Море и у нас опасное, каждый год в нем ловцы устраиваются.
А тут, говорят, еще, вишь, круче, пострели его в единый час.
Зевает.
– Спать пойду.
Темно: уж не различишь на берегу деревьев.
Идём и мы с Валентином в каюту.
В каюте светло, тепло. Сажусь за дневник.
Валентин спит.
Тушу свет.
Качает.
* * *
Качает, как в гамаке. Только отчего же от головы к ногам, от ног к голове? За дверьми в коридоре – дробный топот шагов. Топот по крыше. Гулкие удары в борт. Хриплые крики.
Тревога.
Быстро нащупываю выключатель. Свет.
Каюту валяет с боку на бок. Бортовая качка.
Ветер ревет.
Бужу Валентина. Выходим в коридор. Мимо шмыгнула официантка Маруся. Руками на ходу зажала рот, качнулась вперед всем телом, вся зеленая – и юркнула в свою каюту.
Из всех дверей высовываются белые, испуганные лица. Какая-то женщина дрожащими руками завязывает на животе пробковый пояс.
– Да помогите же!
Придерживаемся за качающиеся стены, проходим на палубу.
Темь. Буря. В черном небе – неожиданные звезды.
Обдает паром с борта.
Перед носом парохода вода бурлит, кипит, плюется.
Мы – на якоре. Но якорь тащится по дну. Ветер напирает. Нас тащит вбок – прямо на высокий черный берег – на Северную гору. С другого бока к носу парохода наползает огромная баржа.
Белое лезвие прожектора беспокойно, бестолково рассекает тьму по всем направлениям. Гибель кажется неотвратимой: еще немного – баржа тысячепудовым тараном двинет в пароход, и волны выкинут на берег только щепки.
Молодые ловцы всей артелью у перил.
Разглядывают ползущее на нас темное чудовище – баржу. Обмениваются спокойными словами.
– Гожохонько! Двинет – расшибет ведь.
– А то нет? Погода, вишь, разом сбоку зашла. Очень просто, что и на берег посадит.
Надсадно кричит что-то в рупор командир.
Кажется – с неба: он на мостике.
Громыхает, скрипит, гремит железо.
– Вишь, якорь выхаживают.
– Не поспеть.
– Поспеют.
Ржавый, острый железный коготь показался из воды: вылезает стопудовый якорь.
Лезвие прожектора упирается в баржу – и ломается.
Баржа уже впереди, перед самым носом парохода.
Корма совсем близко.
Чей-то истошный, сумасшедший крик вырывается из общего шума:
– Ка-на-а-ат!
Якорь, уже поднятый над водой, задел протянутый от баржи канат, закачался в воздухе. Черные люди бросились к борту баржи. Ржавый коготь поддел за одно из бревен громадного руля баржи. Лопнуло бревно, как спичка. Взлетело.
– Полундра!
На барже метнулись черные люди от борта, закричали.
Командир сверху:
– Трави якорь, трави!
– Стой! Вира якорь, вира!
И снизу – сквозь лязг и хрип:
– Сила не берет!
Астраханцы:
– Мочи их мокрым дождем! Айда, брат-цыньки, на подмогу!
И в мгновенье один за другим через перила, на руках повисли, перехватились – соскочили вниз, где ворот якорный.
Черной тучей в полнеба налезает высокий берег.
Успеем ли? Нет, не успеть!
Пышет паром с борта. Обдало белым облаком – и нет ничего, только скрип да лязг, да крики. Все кончено…
Слетело облако: канат уже натянулся, якоря не видно. Якорь уже у борта.
Удалось! Расцепились!
– До полного! – кричит командир в машинное.
Забухали колеса.
На барже поспешно выхаживают якорь.
Идем грудью в ветер. Сзади черный берег сползает ниже и ниже.
– Отдать якоря!
Обошлось.
Мерно качает.
Пассажиры вешают спасательные пояса по местам, расходятся, запираются в каютах.
Всю ночь пережидали бурю. Машина все время работала. Стояли под деревней Белогорье.
* * *
А наутро Обь не узнать. Она совсем другая: спокойная, равнодушная. Стена веселой зелени на берегу – береза, осина, ель. Вода отливает малиновым. Река не кажется даже такой уж широкой: ну, две Невы, не шире. Но это – обман. С левого борта тянется низкий берег – луга, тальник – и вдруг кончается. То был остров. За ним открывается широкое водяное пространство. Вдали длинная полоса тумана. Белая полоса разрывается, и чуть виден лес на том берегу Оби.
За весь день «Москва» делает три остановки: утром – против деревни Сушкиной берет дрова, днем – в Малом Атлыме.
Необычайно живописно это селение. Раскинулось в горах. На склонах – разностенные избы, амбарчики.
Вдруг домик городского вида с белыми кокетливыми окнами, с железной крышей.
