– Об этом-то я и твержу мистеру Рэймонду.
И она бросила на меня торжествующий взгляд.
– Должно быть, больное сердце, – продолжил он. – Вы говорите, вчера она себя хорошо чувствовала?
– Да, сэр. Во всяком случае, выглядела здоровой.
– Но не веселой?
– Я этого не говорила, сэр. Она была веселой, даже очень.
– Как, сударыня? – воскликнул он, посмотрев на меня. – Не понимаю. Я думал, тревога о тех, кого эта девушка оставила в городе, не позволит ей веселиться.
– Верно, – ответила миссис Белден, – но это было не так. Напротив. Вообще не было заметно, чтобы она о них волновалась.
– Что? Даже о мисс Элеоноре, которая, если верить газетам, находится в таком опасном положении? Но, возможно, она просто ничего об этом не знала… Я хочу сказать, о положении мисс Ливенворт.
– Она знала, потому что я ей рассказала. Я была так потрясена, что не могла держать это в себе. Видите ли, я всегда считала Элеонору человеком выше всяких упреков, и меня настолько ошеломило упоминание ее имени в газетах в такой связи, что я пошла к Ханне и прочитала статью вслух, чтобы увидеть, как она это воспримет.
– И как она восприняла?
– Не могу сказать. Она выглядела так, будто ничего не поняла, спросила, зачем я ей читаю такие вещи, и сказала, что не хочет этого знать, что я обещала не волновать ее из-за этого убийства и что если я буду продолжать, то она не станет слушать.
– Гм… Что еще?
– Больше ничего. Она закрыла уши руками и так насупилась, что мне пришлось уйти.
– Когда это было?
– Недели три назад.
– Но после этого она затрагивала эту тему?
– Нет, сэр, ни разу.
– Как?! Даже не спрашивала, что будет с ее хозяйкой?
– Нет, сэр.
– А по ее внешнему виду можно было определить, что она, скажем, боится, раскаивается или волнуется?
– Нет, сэр. Напротив, у меня не раз создавалось впечатление, что она чему-то радуется в душе.
– Но, – удивился мистер Грайс и снова покосился на меня, – это очень странно и неестественно. Я не могу такого объяснить.
– Я тоже, сэр. Я считала, что у Ханны притупились чувства или что она слишком мало знает, чтобы понять всю серьезность случившегося, но, узнав ее получше, я постепенно изменила свое мнение. Для этого ее веселость была слишком последовательна. Мне показалось, что она себя к чему-то готовила. Например, однажды она спросила меня, как я думаю, смогла бы она научиться играть на фортепиано. В конце концов я пришла к выводу, что ей пообещали хорошо заплатить за какую-то тайну и она с таким нетерпением ждала этого, что совсем позабыла о страшном прошлом и обо всем, что с ним связано. Во всяком случае, я не нашла другого объяснения ее поведению, желанию стать лучше и довольным улыбкам, которые проскальзывали на ее лице, когда она считала, что я на нее не смотрю.
Улыбкам совсем не таким, как та, что проступила в эту минуту на лице мистера Грайса, ручаюсь.
– Из-за всего этого, – продолжила миссис Белден, – ее смерть и стала для меня таким потрясением. Я не могла поверить, что жизнерадостная, здоровая девушка может умереть вот так, в одну ночь, и чтобы никто не знал, как это случилось. Но…
– Одну минутку, – прервал ее мистер Грайс. – Вы упомянули о ее желании стать лучше. Как это понимать?
– Желание научиться тому, чего она не умела. Например, писать и читать написанное. Придя сюда, она только могла с трудом писать печатными буквами.
Мистер Грайс с такой силой сжал мою руку, словно хотел раздавить ее.
– Придя сюда… Вы хотите сказать, что за проведенное здесь время она научилась сносно писать?
– Да, сэр. Я, бывало, давала ей переписывать образцы и…
– Где эти образцы? – перебил ее мистер Грайс деловым тоном. – И где то, что она писала? Я хочу взглянуть. Вы не могли бы принести ее работу?
– Не знаю, сэр. Я обычно уничтожала эти листы после использования. Мне не нравится, когда в доме валяются ненужные вещи. Но я схожу поищу.
– Сделайте одолжение, – кивнул он. – И я схожу с вами. Все равно мне нужно осмотреть помещения наверху.
И, пренебрегая больными ногами, он встал и приготовился сопровождать миссис Белден.
– Это заходит слишком далеко, – шепнул я, когда он проходил мимо меня.
Улыбка, которая появилась на лице мистера Грайса, могла бы принести ему состояние, если бы он был актером в роли Мефистофеля.
О десяти минутах напряженного ожидания, которые я пережил в их отсутствие, я говорить не буду. Наконец они вернулись с коробками, забитыми бумагами, и поставили их на стол.
– Домашняя писчая бумага, – сообщил мистер Грайс. – Все страницы и полулисты, которые удалось найти. Но прежде чем приступить к осмотру, взгляните на это.
И он протянул мне голубоватый лист стандартного формата, на котором с десяток раз была переписана фраза «Будьте добрыми и будете счастливыми» и пару раз «Красота недолговечна» и «Плохие знакомства портят манеры».
– Что вы думаете?
– Написано очень прилежно и разборчиво.
– Это последний урок Ханны. Единственный образец ее почерка, который удалось найти. Не очень-то похоже на те каракули, что мы видели, а?
– Да.
– Миссис Белден утверждает, что девушка научилась так хорошо писать чуть больше, чем за неделю. Она этим страшно гордилась и постоянно говорила о том, какая она умная. – Тут он немного наклонился и шепнул мне на ухо: – Если это она написала то, что вы сейчас держите в руке, то сделала это давно. – Потом предложил уже громко: – Но давайте взглянем на бумагу, на которой она писала.
Сняв крышки с коробок, он достал несколько листов и бросил их передо мною на стол. С первого взгляда стало понятно, что это бумага совершенно иного качества, чем та, на которой было написано признание.
– Здесь вся бумага, которая имеется в доме, – сообщил он.
– Это точно? – спросил я, глядя на миссис Белден, стоявшую с несколько растерянным видом. – Может быть, какой-то другой лист случайно завалялся, она нашла его и использовала, а вы об этом не знали?
– Нет, сэр, не думаю, что это возможно. У меня только такая бумага. К тому же у Ханны в комнате была целая пачка бумаги, и ей не пришлось бы рыскать по дому в поисках случайного листка.
– Но мало ли чего можно было ждать от такой девицы! Вот взгляните, – сказал я, показывая ей пустую сторону признания. – Не мог этот листок найтись где-то в доме? Осмотрите его хорошенько, это важно.
– Я уже осмотрела и говорю: нет, у меня такой бумаги никогда не водилось.
Мистер Грайс подошел и взял у меня лист с признанием, шепнув:
