– Рискованные ситуации? Звонки?
– Что-нибудь, если желаете их так называть.
– Нет. Ничего такого. Мое пребывание здесь было обычным, до настоящего момента.
Марше с минуту задумчиво смотрел на него, словно пытаясь переварить услышанное.
– Прошлой ночью, когда вы здесь были, месье Л’Этуаль не ушел вместе с вами? Было темно, не так ли? Электричества не было.
– Нет, не было, но он зажег свечи.
– Когда вы ушли, он вернулся в дом?
– Не знаю. Когда я ушел, он оставался в мастерской. Робби сказал, что у него встреча с журналистом.
– Журналист пришел до вашего ухода?
– Нет.
– Когда вы ушли, с месье Л’Этуалем никого не было?
– Никого.
– На его столе мы нашли ювелирный футляр, – сказал Марше. – Вы что-нибудь об этом знаете?
– Да. В нем он хранит керамические осколки, над которыми мы работали.
– Когда вы их видели в последний раз, они были в футляре?
– Да, конечно. Они древние, хрупкие. Я пытаюсь сложить их вместе, чтобы можно было прочитать легенду, написанную на разбитом сосуде… но из футляра я их не вынимал.
Инспектор ни на мгновение не сводил глаз с Гриффина. В его голосе чувствовалось напряжение и любопытство. Но Гриффин знал, что его допрашивают, и что-то должно было случиться. Он только не знал, что.
– Стало быть, вас удивит, что футляр пуст?
Гриффин был потрясен.
– Пуст?
– Вы уверены, что месье Л’Этуаль не вынул осколки из футляра и в конце дня не положил их куда-то еще?
– Да, он хранил их в этом футляре все время, пока я работал с ними. На ночь он запирал футляр в стенном сейфе. Я не знаю, что он делал прошлой ночью. Я ушел раньше.
– Значит, когда вы ушли, месье Л’Этуаль был один. Когда мы приехали, спустя приблизительно четырнадцать часов, то нашли мертвого человека на полу, пустой футляр на столе, а вашего друга нигде не было. Не будете возражать, если мы осмотрим ваш номер в гостинице?
– Вы что же, думаете, что я имею к этому какое-то отношение? Пришел бы я сюда по собственной воле, если бы имел?
– Вряд ли, если только… – Марше помолчал, обдумывая. Его левый глаз мигнул, а правый остался неподвижным. – Если только вы не пришли именно по этой причине. Чтобы уберечь себя от подозрений.
Глава 16
Китай, Нанкин. Вторник, 24 мая, 20.00
Чиновник сурового вида вынул джинсы из чемодана Се, развернул их и методично проверил все карманы.
Се, стоявший вместе с Кали по другую сторону пластмассового барьера, отвел взгляд. Несмотря на то что он знал про выборочные проверки в Китае и про то, что в его багаже не было ничего контрабандного, он все же нервничал. Почему выбрали именно его? Неужели Чань догадался, что у Се были иные мотивы в отношении поездки, и принял меры предосторожности?
– После этого кордона нам придется разделиться, – сказала Кали и указала на следующую таможенную зону.
Се подумал, что ее рука похожа на цветок на ветру.
– Мы попрощаемся, и ты отправишься в путь.
Ее болтовня удачно отвлекла Се от пограничника, заставлявшего его нервничать все больше с каждым предметом, вынутым из сумки.
– Ты прежде бывал в таких дальних поездках? – спросила Кали.
– Нет. Никогда не выезжал из Китая. – Он удивился, как иногда легко солгать даже человеку, к которому так неравнодушен. – В прошлом году я ездил в Хэфэй на вручение профессору Ву премии Лантинга. – Это была премия за достижения в каллиграфии. Самая престижная награда в Китае.
Таможенник достал из сумки серый свитер и встряхнул его. Се старался не смотреть.
– Я имела в виду не поездку в два с половиной часа, – сказала Кали. – Теперь ты выезжаешь из Китая. Полетишь на самолете. Увидишь заграницу. Будешь есть незнакомую еду. – При мысли о поездке у нее засветились глаза.
– Тебя тоже должны были послать, – сказал Се. – Твои работы ничуть не хуже, чем у тех, кого выбрали. Даже лучше.
– Но я слишком откровенная, почти инакомыслящая, – засмеялась она. – Мне все равно, что мои работы не выбрали. Я расстроилась, что ты уезжаешь, а я нет. Хочу увидеть искусство, которое увидишь ты. – Несмотря на расстояние, она заговорила тише, почти шептала. – И хочу поговорить с людьми, которых ты встретишь. Расскажи им, что происходит здесь, что происходит на самом деле.
– Обязательно, – сказал он.
Таможенник развернул пару черных носков и проверил, что внутри.
– Я им расскажу.
В ее темно-карих глазах сверкнула злость.
– Нет, ты не расскажешь, – сказала она. – Ты не собираешься воспользоваться ни единой возможностью. Я тебя знаю. Ты будешь осторожничать. Пожалуйста, Се, не осторожничай. Нам надо рассказать людям, какая здесь ужасная цензура. Как они пытаются нас контролировать.
Понадобилось два года, чтобы Се начал доверять Кали настолько, чтобы признаться, что у него есть тайна. В итоге он рассказал ей, но утаил половину: «Хочу стать буддийским монахом». Это все, что он сказал, не зная, как сформулировать другие слова, как сложить предложения тайной истории о том, как в нем узнали ламу, о годах в монастыре, о пожаре, о том, как его украли.
Ее смутило его желание вести такую аскетичную жизнь, и она разозлилась, когда он не смог объяснить, почему монашество так много для него значит. Вместо этого она настаивала, что он должен присоединиться к ее друзьям, молодым радикалам, стремящимся изменить Китай, стать частью нового поколения, открыть двери.
Но его тянуло в другом направлении, обратно в исчезающий мир медитаций и уединения.
Даже ничего не понимая, она искренне хотела ему помочь.
Воспользовавшись умением преодолевать кордоны китайской интернет-цензуры, от его имени она рассылала по монастырям во всех частях света зашифрованные электронные письма. Веря, что он ищет духовного руководства, она никогда не догадывалась, что Се на самом деле сообщал в своих посланиях или что он пытался совершить.
И вот теперь Кали захотела изменить мир, а он собрался уехать, чтобы исполнить это. Се не мог сказать ей, что цель у них одна и что его поездка – это часть общих стараний. Но он мог хотя бы ее утешить.
– У тебя свой шанс, – сказал он. – В следующем году. На второй год у студентов всегда больше возможностей. Потерпи.
Теперь таможенник изучал кроссовки Се. Левый, потом правый. Даже вытащил стельки. У Се вспотела спина. Неужели это лишь попытка оттянуть время, пока прибудет более высокое начальство, чтобы арестовать его? Нет, они бы тогда вели себя по-другому. Тогда бы они не притворялись. Окажись он под подозрением, его бы просто арестовали.
