Гриффин пальцами схватил ее за запястья. Хватка была такая сильная, что рукам стало больно. Он резко оттащил ее от люка.
– Мне больно, – выдохнула она.
Он ее отпустил.
– Знаешь, что ты сумасшедшая? – Лицо его перекосило от злости. – Почему не слушаешь меня?
Сердце у нее колотилось, и она не могла перевести дух. Сев на сырую землю, Жас прислонилась спиной к зеленой ограде. Руки болели от напряжения, она давилась слезами. Меньше всего ей хотелось расплакаться перед Гриффином.
– Если Робби сбежал и находится там, внизу, то он в большей безопасности, чем где бы то ни было. Никто не может знать, где он, и ему удастся выжить еще одну ночь. Мы спустимся туда завтра.
Она кивнула, не доверяя своему голосу.
– Обещаю, – сказал он.
Сочетание страха, отчаянья и грусти, смешанное с воспоминанием об этом слове, доказывало слишком многое. Первая горячая слеза скатилась по ее щеке. Жас отвернулась от него. Вторая слеза.
Она почувствовала его руку у себя на плече.
– Позволь мне помочь тебе. Я слишком сильно потянул тебя, но я боялся, что ты упадешь.
Не обращая внимания на его руку, Жас встала, вытерла руки о джинсы и направилась к дому.
Глава 33
21.15
Приезжая в Париж, Малахай всегда останавливался в одном и том же номере в «Л’Отеле». В роскошных апартаментах он чувствовал себя как дома. Красные с золотом парчовые занавески гармонировали с покрывалом постели эпохи королей и королев. Хрустальные канделябры всегда сверкали. Тонкие французские простыни всегда были отутюжены.
Он выглянул в окно и поверх крыш залюбовался видом церкви Сен-Жермен. За сотни лет вид ее не изменился. Башня была самой древней в городе, десятого века. Малахай проверил часы. Пятнадцать минут десятого. Он откупорил бутылку «Круга», ожидавшего его во льду с приветственной запиской от отеля, прислоненной к серебряному ведерку, и налил себе бокал. С шампанским в руке он открыл двери маленького балкона и вышел на него, как раз когда зазвонили колокола. Облокотившись на перила, он насладился звуками, теми же вечными звонами, что слушают парижане со времен Средневековья и Революции. Потягивая густое сверкающее вино, Малахай закрыл глаза и попытался представить себя в прошлом, но воображения ему не хватило. О, как завидовал он способным путешествовать сквозь века детям, с которыми работал! Ему тоже хотелось по-настоящему увидеть и попробовать прошлое на вкус, жить в нем, бродить по улицам и общаться с людьми. Раскрыть недоступные секреты.
Колокольный звон затих, остался лишь городской шум, закурлыкал голубь. Малахай сел на железный стул и достал один из своих двух мобильных телефонов – один для того, чтобы звонить, другой – чтобы принимать звонки. Так было безопаснее, труднее выследить.
Как бы ни был красив его номер, но его Малахай выбирал лишь ради балкона. Здесь он мог говорить свободно, не думая о «жучках». Это давало ему возможность путешествовать под собственным именем, что нравилось Малахаю. Хотя вымышленное имя гарантировало анонимность, но появление в гостинице под собственным именем обеспечивало особенное внимание и почет.
Малахай набрал номер Уинстона.
– Я приехал, – сообщил он экс-агенту.
– Хорошо. Как прошла поездка?
– Без приключений. Поэтому скажите мне, в офисе все в порядке?
– Да, статус-кво.
Перед тем как Малахай вылетел из Америки, Уинстон доложил, что новой информации по делу нет. Керамические черепки, которые исчезли вместе с Робби Л’Этуалем, не имели большого значения, ни исторического, ни коммерческого. Приблизительная стоимость их равнялась пяти тысячам долларов, а то и меньше.
Французская полиция проверила их по базам Интерпола. Но поскольку в полиции не знали, что черепки могут быть инструментами памяти, то и не зарегистрировали их таковыми. Никто не развесил ярлыков, из-за которых Малахай мог бы попасть под подозрение. Всегда, когда Малахай покидал страну, паспортный контроль сообщал в Отдел преступлений в области искусства ФБР в Нью-Йорке, что он выезжает за границу. Но его отношения с семьей Л’Этуаль позволяли ему бывать здесь беспрепятственно. Он лечил сестру пропавшего человека. Он здесь для того, чтобы убедиться, что у нее нет стресса в связи с его исчезновением и у нее не возникло никаких физиологических отклонений.
– Какие-либо новости о вашем племяннике? – спросил Малахай, используя прозвище Люциана Гласса. Следователь из ФБР, занимавшийся последними двумя делами по инструментам памяти, подорвал не только отношения с семьей, но и свою репутацию в Фонде Феникс.
– Племянник занят. У него теперь гораздо меньше времени для меня, чем когда-либо. Новая работа и новая девушка. Я не поспеваю.
Малахай улыбнулся. Всегда приятно знать, что Гласс до него не добрался. По крайней мере, пока.
– Рад за него.
После разговора по телефону Малахай вернулся в номер и сел за старинный стол. У него оставалось два часа до встречи с коллегой Уинстона.
Собственной авторучкой «Монблан» Малахай написал на элегантном гостиничном бланке записку для Жас, сообщая, что он находится здесь, с предложением помощи, если понадобится.
Тон показался ему неверным. Он порвал записку и бросил клочки в корзину для мусора.
Они познакомились, когда Жас была долговязым подростком, и Малахай стал одним из ее лечащих врачей. Несмотря на то что разница в возрасте у них осталась неизменной, теперь все было не так, как в прежние годы. Сейчас Жас была взрослой женщиной, пусть и одинокой, напуганной, нуждающейся в поддержке.
Малахай перечитал второе послание. Гораздо лучше. Сложив письмо, он сунул его в конверт, вызвал дежурного и спросил, не согласится ли посыльный рано утром пройтись недалеко, чтобы доставить письмо.
Консьерж принял просьбу без колебаний.
– Bien sur
[26]
, доктор Сэмуэль.
За деньги любой каприз. Э-э, почти любой. За черепки он предложил Робби Л’Этуаль больше, чем кому бы то ни было в мире. И парфюмеру деньги были нужны, чрезвычайно нужны. Тем не менее он отклонил предложение.
Почему? Что он собирался делать с этими черепками? Знала ли об этом Жас? Как бы то ни было, Малахай в Париже. Он договорился с нью-йоркским банком о займе под залог половины здания Фонда Феникс, чтобы купить у Л’Этуаля его черепки. Если он все еще жив. Если черепки еще у него.
Малахай посмотрел на часы. В ресторане внизу он забронировал столик. Запечатав письмо, Малахай положил его в карман своего костюма с Севил-Роу.
Да, гораздо надежнее было написать ей записку, чем звонить по телефону. Никаких сомнений, что телефоны в доме Л’Этуаль прослушиваются. Малахаю не стоило заявлять о своем прибытии в Париж таким способом. ФБР постарается своевременно известить их об этом. Кроме того, надо было учитывать Жас. Прислав ей записку, Малахай избавит ее от страха перед телефонными звонками, которые вселяли в нее надежду, что звонит брат.
