Да помоги же мне!
Вряд ли он это крикнул, но Инга услышала. Медленно, не поднимая головы, протянула правую руку, нащупала, вновь ухватилась за брус. Молодец девочка, а теперь так же медленно и осторожно подтягиваемся вверх, я тебя держу, вот та-ак… передышка, пока я сам отползу и закреплюсь попрочнее. А теперь отталкивайся от ограды… не бойся, я тебя держу… Ну!
Наливать ей коньяк было ошибкой. Джой опрометчиво понадеялся на его согревающее и успокаивающее действие. Ингу действительно перестало трясти, и она действительно вышла из своего заторможенного (как он определил, полукоматозного) состояния.
Зато тут же разрыдалась.
Вообще-то он ожидал истерики еще там, на крыше. Инга дрожала в его руках, но молчала. На вопросы и команды реагировала хоть и с опозданием, но адекватно. Он сам на некоторое время подвис, соображая, как теперь спускаться — то ли лезть в слуховое окно на чердак, а там искать открытые люки… черта с два их найдешь в связи с антитеррористической безопасностью! То ли вообще спасателей вызывать, чтобы снимали их толпой и со страховкой. Но, к его изумлению и облегчению, Инга согласилась спуститься по пожарной лестнице. Он обещал, что пойдет первым и проследит за ней — будет сам ставить ее ноги на ступеньки. Спохватился перед спуском:
— А этот… пацан еще здесь?
Инга обвела медленным взглядом крышу. Ответила ровно:
— Нет. Уже нет.
Спустились они хоть и медленно, но без происшествий. Когда Джой сказал, что отвезет ее к себе, Инга только кивнула. И так же кивала на вопросы, все ли с ней нормально, по дороге.
Он помог ей разуться, провел, усадил, накинул одеяло прямо поверх куртки. Сказав: «Счас», — бросился на кухню в поисках успокоительного. Валерьянки и прочих ритуальных капель у него не водилось. Детско-подростковые истерики Янки мама всегда отпаивала теплым молоком, но у найденного в холодильнике срок годности уже зашкаливал. Остается традиционное средство на все случаи жизни — спиртное. Джой плеснул себе щедро, принял, не отходя от кассы, и понесся обратно.
Инга по-прежнему неподвижно сидела на кровати — он запоздало спохватился, что привел ее в собственную спальню. Сунул бокал ей в руки, страхуя ладонями, поднес ко рту. Выпила, не морщась, — похоже, и не заметила, что именно. Джой сел рядом. Поболтал янтарную жидкость в своем бокале. Подождал пару минут и спросил:
— Ну как?
Инга опять медленно кивнула с тихим «нормально». Понятно. Джой встал и пошел на кухню за бутылкой.
Час спустя они полусидели-полулежали бок о бок. С самого начала разгон был взят такой, что теперь Джой подливал уже микроскопическими порциями — только язык обжечь. Обсуждать ничего не обсуждали, так, обменивались пустыми замечаниями, бездумно следя за меняющимися картинками в телевизоре. Зато Инга наконец согрелась и понемногу выбиралась из утепляющих слоев, как вылупляющаяся из кокона бабочка: сначала покрывало, потом одеяло, куртка… Джой проводил взглядом полетевший в ноги свитер. Если следом полетит майка… да и все остальное, он не будет ее останавливать. Можно. Сегодня все можно. Как-никак некоторые сегодня переживают второе рождение.
— Ну ты как? — спросил в который раз.
Инга отвечала уже разнообразнее.
— Что-то меня совсем не берет! — заявила капризно.
— Ага-ага, — поддакнул он. — Да у тебя коньяк уже в глазах плещется!
— Да-а?
Инга интенсивно завозилась, оглядываясь в поисках зеркала — проверить наличие алкоголя в глазах. Джой едва успел подхватить ее и водворить обратно на кровать.
— Что ж ты сегодня все норовишь откуда-нибудь сверзиться?!
Инга уставилась на пальцы, сжимавшие ее руку. На запястье вызревали синяки от его хватки на крыше. Пробормотала что-то.
— А?
— Спасибо, — повторила она громче и вскинула глаза. В них плескалось кое-что похуже коньяка — слезы.
И она наконец разревелась.
* * *
— Ты меня достала! — повторял он, наступая. — Вы — все — меня — достали!
«Ты еще не видела по-настоящему страшного призрака», — сказал как-то Джой.
Теперь я его видела.
Вместо лица — лунно-белая маска с пятнами-глазницами, из которых вытекает черная жижа. Руки удлиняются, утончаются, вытягиваются из рукавов. Эти руки-плети достают меня повсюду, как я ни уклоняюсь и ни отмахиваюсь. Удары не могут причинить мне вреда, но почему меня как будто полосуют ледяными лезвиями?
— Доста-ала! — уже не кричал, а выл призрак. — Что тебе от меня надо?!
Даже когда я в полуобморочном состоянии лежала на самом краю, боясь не то что шевельнуться — вздохнуть или отозваться на встревоженный голос Джоя, — призрак наклонялся надо мной и шипел в самое ухо:
— Я сказал, сдохни! Умри-и…
А потом вдавливал каблуком в крышу наши сцепленные руки, поворачиваясь вокруг своей оси и напевая:
— Давайте, сдохните вместе!
…Джой то с силой прижимал меня к себе, приговаривая: «Ну, все-все», то тряс, как копилку, повторяя: «Все, хватит, тебе надо остановиться, слышишь?» Наверное, я что-то отвечала ему, но смотрела только на стоявшего на самом краю. Теперь он выглядел обыкновенным подростком — и это было куда страшнее.
Парень встретился со мной взглядом. Растянул в мертвой улыбке губы. Раскинув руки, качнулся спиной назад — все с той же ухмылкой — и упал в ночь.
Я вскрикнула, дернулась следом, Джой перехватил меня сильнее. Рявкнул в самое ухо:
— Очнись! Ты меня слышишь?!
— Да, — наконец отозвалась я.
…Я хотела узнать, как и что произошло, и мертвый показал мне это.
Опрокидывающийся в пронизанную лунным светом пустоту мальчик с вызывающей и несчастной улыбкой на лице…
Крупно вздрогнув, я распахнула глаза: слава богу, никаких самоубийц и привидений! Темнота вокруг уже была предрассветная, понемногу становившаяся прозрачной. Не страшная. Я попыталась натянуть на замерзшую ногу одеяло — не получилось, что-то мешало. Я повернулась и обнаружила это что-то.
Точнее, кого-то.
Я просипела недоуменное «э-э-э?». Джой спал на животе, обняв руками подушку. Я некоторое время созерцала его, пытаясь сообразить, с чего вдруг он у меня ночует. Голова думала очень медленно — как обычно с утра, да еще мешала тупая боль в затылке. Эта-то боль наконец поставила все на места.
Все наоборот.
Это не Джой у меня, а я у Джоя! Он приволок меня после вчерашнего… не буду вспоминать! И напоил коньяком. А потом я еще накинулась на него со своей истерикой.
Вот бедняга!
Я поежилась от неудобства. Смех и слезы у меня всегда близко, но обычно я не выплескиваю по-настоящему сильные эмоции на малознакомых.
