Тедди был еще слишком мал, чтобы играть заметную роль в делах Плумфилда, но у была своя сфера, в которой он действовал как нельзя лучше. У каждого временами возникало желание повозиться с маленьким ребенком и приласкать его. И в таких случаях на сцену выступал Тедди, очень любивший, чтобы его ласкали. Всюду, куда бы ни шла миссис Джо, он ковылял за ней. Это давало ему возможность совать свои пальчики в разные блюда, но все находили, что они от этого только становятся вкуснее: малютки в Плумфилде пользовались большим почетом.
Дику Брауну и Адольфу, или Долли, Петингилю было обоим по восемь лет. Долли страшно заикался, но так как никому не позволяли над ним смеяться, а мистер Бэр старался вылечить его, советуя говорить как можно медленнее, Долли со временем стал заикаться гораздо меньше, чем прежде. Он был славный, но самый обыкновенный, ничем не выдающийся мальчик. Жизнь в Плумфилде очень нравилась ему; он охотно учил свои уроки и с удовольствием принимал участие в играх.
Дик Браун был горбатым. Но он так весело переносил свой недостаток, что Деми однажды спросил его: «Неужели люди от горбов делаются веселее? В таком случае и мне хотелось бы иметь горб». Всегда оживленный и веселый, Дик старался изо всех сил не отставать от других мальчиков, потому что в его слабом теле билось храброе сердце. Поступив в школу, он первое время очень стыдился своего горба, но скоро и думать о нем забыл. Никто не осмеливался смеяться над ним после того, как мистер Бэр наказал мальчика, вздумавшего потешаться над увечьем Дика.
– Богу это все равно, – рыдая, ответил ему Дик. – Хоть на спине у меня и горб, но душа прямая!
Бэры постарались поддерживать в нем эту мысль и убедили его, что для людей самое главное – его душа, и если они думают о его теле, то лишь с сожалением и сочувствием.
Раз, когда Дик играл вместе с другими в зверинец, кто-то спросил: «А каким же зверем будет Дик?»
– Конечно, верблюдом! – со смехом ответил Дик. – Ведь у меня горб на спине!
– Так ты будешь моим любимым верблюдом, – сказал Деми, расставлявший «зверей» по порядку. – Я не заставлю тебя носить тяжести, и ты пойдешь сразу вслед за слоном.
– Надеюсь, и другие будут так же добры к этому бедняжке, как наши мальчики, – шепнула миссис Джо мужу, когда Дик с сияющим от счастья лицом, гордо выступая, прошел мимо нее. Он казался очень маленьким и слабым верблюдом рядом с высоким, толстым Фаршированным Кочаном, вполне подходившим для роли слона.
Джека Форда отдали в Плумфилд, потому что эта школа была недорогой. Это был очень бойкий и остроумный, но хитрый мальчик, и мистеру Бэру не нравились его недетская резкость и любовь к деньгам.
Нед Баркер был такой же длинноногий и неловкий, как тысячи других четырнадцати летних мальчиков. Его прозвали «Медвежонком», потому что он постоянно натыкался на стулья, стукался о столы и сваливал по пути все мелкие вещи. Он был довольно труслив, часто хвастался тем, что умеет сделать то или другое, но не делал этого; наконец, он был не прочь солгать. Маленьких мальчиков он нередко обижал, а большим льстил. И хоть его нельзя было назвать испорченным, он мог бы легко сбиться с пути.
Джорджа Коля испортила чересчур баловавшая его мать. Она пичкала его сластями до того, что он заболел, а потом решила, что ему нельзя учиться, так как у него слишком слабое здоровье. И он в двенадцать лет был бледным, одутловатым мальчиком, раздражительным, тупым и ленивым.
Один знакомый посоветовал матери Джорджа отдать его в Плумфилд, и там он скоро изменился к лучшему. Сласти здесь давали редко, телесных упражнений было много, а учение настолько приятно, что Фаршированный Кочан стал с удовольствием заниматься. В конце концов сильно беспокоившаяся за него мать была поражена произошедшей в нем переменой и убедилась, что в плумфилдском воздухе действительно было что-то особенное.
Билли Йорду было тринадцать лет, но по развитию он стоял не выше шестилетнего ребенка. Раньше у него были замечательные способности, но его отец слишком поторопился с его учением. Он задавал мальчику длинные, трудные уроки и держал за книгами по шесть часов в день, рассчитывая, должно быть, что он поглотит всю эту премудрость, как страсбургский гусь глотает еду, которую ему заталкивают в горло.
Мистер Йорд полагал, что исполняет свой долг, но чуть не уморил сына. Мальчик заболел воспалением мозга, а когда выздоровел, его переутомившийся мозг отказался работать.
Это был страшный урок для его честолюбивого отца: некогда замечательно способный мальчик превратился чуть ли не в жалкого идиота. Мистер Йорд отдал его в Плумфилд. Он не надеялся, что Билли там помогут, но был уверен, что с ним будут обращаться ласково. Билли был кроткий, послушный мальчик; было тяжело смотреть, как он старался учиться, ощупью пробираясь к тем утраченным знаниям, которые обошлись ему так дорого. День за днем он сидел за азбукой, гордо показывал «А» и «Б», но на другой день забывал их и начинал все с начала. Мистер Бэр был необыкновенно терпелив с Билли и продолжал заниматься с ним, несмотря на всю кажущуюся бесполезность этих занятий. Он не задавал ему никаких уроков, но старался осторожно рассеять туман, окутавший его мозг, и настолько вернуть ему рассудок, чтобы он не оставался тяжким бременем для родных.
Миссис Бэр всячески старалась укрепить здоровье Билли, а мальчики жалели его и обращались с ним по-доброму. Он не любил их шумных игр и то сидел целыми часами, глядя на голубей, то рыл ямки для Тедди в таком количестве, что даже этот страстный землекоп оставался доволен, то ходил с места на место за Сайлесом, работником мистера Бэра, и смотрел, как тот работает. Сайлес был очень добр к нему, а Билли хоть и забыл азбуку, но дружеские лица помнил хорошо.
Томми Банг был самым отчаянным шалуном в школе. Он постоянно придумывал разные проказы, как обезьянка. Но в то же время он был так добродушен, что ему невольно прощали его шалости, так рассеян, что пропускал все мимо ушей, и так горячо раскаивался в каждой шалости, что невозможно было сохранить серьезность, когда он начинал давать торжественные обещания исправиться и предлагал подвергнуть его всевозможным, самым ужасным наказаниям. Мистер и миссис Бэр жили в постоянной тревоге и ожидании какой-нибудь беды, вроде того что Томми сломает себе шею или что он добудет пороху, нечаянно подожжет его и взорвет всю школу.
А у няни в комоде был отведен особый ящик, в котором хранились пластыри, бинты и мази исключительно для Томми: с ним постоянно случались различные ужасные происшествия, и, бывало, его приносили чуть живым. Но все сходило ему с рук, и после каждой новой катастрофы силы его даже как будто удваивались.
В день своего поступления в школу Томми чуть не отрезал себе палец, сунув его в косилку, а в течение первой недели с ним приключилось несколько бед подряд: он упал с крыши сарая, чуть не лишился глаза, который ему хотела выклевать разъяренная курица, – за то, что он брал в руки и рассматривал ее цыплят, и, наконец, он едва унес ноги от кухарки Азайи, которая больно выдрала его за уши, застав за роскошным пиром, состоявшим из горшочка сливок и половины пирога, которые он стащил на кухне. Однако все эти неудачи и неприятности совсем не действовали на неустрашимого мальчика, и он продолжал свои подвиги, задевая всех и каждого.
