Дошло до того, что поступки порочных и жестоких людей она стала примеривать к себе, – а это опасное занятие для молодого неокрепшего ума. Неверные поступки всегда влекут за собой наказание; и оно пришло, как раз тогда, когда Джо больше всего в этом нуждалась.
К счастью для Джо, ее душа тянулась ко всему честному, смелому, настоящему. К тому же она теперь много читала Шекспира, и призраки зла нехотя отступали в ее сознании перед образом героя, наделенного всеми возможными совершенствами. И тут вдруг она открыла для себя идеал в лице живого и конкретного человека, которому были присущи многие забавные недостатки.
Однажды по ходу беседы мистер Баэр заметил, что ей следует изучать цельные, красивые и чистые натуры, так как это является хорошей школой для писателя. И Джо подумала, что далеко ходить за примером не надо – она займется изучением самого мистера Баэра. Прознай об этом профессор, надо полагать, он был бы крайне удивлен, потому что считал себя человеком обычным, ничем не примечательным.
И тем не менее все любили его. Почему? Он не был ни состоятелен, ни родовит, ни молод, ни красив, и совсем не походил на тех людей, которых называют обворожительными или обаятельными. Но люди тянулись к нему, как тянутся в холодный день к горячему камину или костру. Он нуждался в деньгах, но все время делал кому-нибудь подарки; он был чужестранец, но почти в каждом видел друга; он был немолод, но умел радоваться жизни, как мальчишка; он был некрасивым и чудаковатым, но многие находили, что он прекрасно выглядит, и охотно прощали ему все странности.
Джо часто наблюдала за ним, пытаясь понять эту парадоксальность, и пришла к выводу, что все дело в его сердце. Конечно, в жизни профессора случались большие неприятности, тем не менее он умело скрывал печаль, всегда обращаясь к миру своей светлой стороной. Время не оставило на его лице грубых следов: симпатичные складки у рта и морщины на лбу являлись памятью веселого смеха и добрых слов. Даже когда он напускал на себя строгость, глаза выдавали его, они никак не хотели становиться суровыми. А его крепкое дружеское рукопожатие говорило больше, чем могли выразить слова.
Приветливость его натуры сквозила даже в одежде – ей как будто нравилось принадлежать хозяину. Просторный жилет соответствовал широте его души, выцветшее пальто свидетельствовало о подвижности и общительности хозяина, а оттянутые карманы красноречиво подтверждали, что мистер Баэр любит одаривать всех и вся. Даже у его ботинок был доброжелательный вид, а воротнички никогда не врезались в шею, как у других мужчин.
Да, все дело в этом. Благородная доброта к людям – вот что отличало этого бедного иностранца, который сам штопал себе носки, набрасывался на еду, как волк, и носил медвежью фамилию.
Высоко ценя в людях доброту, Джо, однако, в такой же степени почитала и ум. И вот один случай довершил облик профессора: как-то к Баэру приехал в гости соотечественник, и в разговоре с мисс Нортон обмолвился, что у себя на родине, в своем родном городе, профессор – человек весьма известный и почитаемый, которого все ценят за большие познания и редкие человеческие качества. А здесь он всего-навсего бедный учитель. Это открытие сделало образ профессора возвышенным и романтическим в глазах Джо.
А в следующий раз она открыла в Баэре новую черту – более значительную, чем ум. С некоторых пор Джо стала вхожа в литературные круги, куда ее ввела мисс Нортон. Одинокой женщине приглянулась любознательная и честолюбивая девушка, и она стала покровительствовать Джо так же, как и немецкому профессору.
Однажды она взяла их на обед, даваемый в честь каких-то знаменитостей, где обещало собраться самое изысканное общество. Джо пошла туда, чтобы увидеть вблизи тех, кого боготворила издали. И тут ей пришлось убедиться, что великие мира сего – всего лишь люди со всеми присущими им слабостями. Она увидела, как знаменитый поэт, чьи строфы она с упоением читала по ночам, с красным лицом обжоры уплетает устриц; как великий романист не сводит глаз с заветных графинчиков, а знаменитый теолог грубо и похотливо флиртует с дамами.
Пиршество еще было в самом разгаре, а Джо уже чувствовала себя измученной оттого, что воодушевлявшие ее иллюзии рассыпались в прах. Мистер Баэр тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Два известных философа мельтешили перед его носом, ожидая случая вызвать его на интеллектуальный поединок. Их разговор был единственным, что доставило Джо некоторое удовольствие, хотя Кант и Гегель оставались для нее неведомыми богами, а Субъективное и Объективное с трудом поддавались пониманию. Философы на глазах разбивали мир на куски, созидали его заново и готовы были упразднить религию, провозгласив разум единственным божеством. Их рассуждения увлекли и захватили Джо, ее понесло по течению, как бумажный кораблик. Она оглянулась на профессора и увидела, что он слушает философов с самым мрачным выражением лица. Заметив ее взгляд, Баэр подошел к Джо и предложил уйти вместе. Однако, несмотря на головную боль, ей захотелось понять, что же такое новое эти ученые мужи намерены воздвигнуть взамен старого.
Мистер Баэр не любил споров, потому что был скромен и не хотел обсуждать с посторонними свои выстраданные убеждения. Но переведя взгляд с Джо на нескольких молодых людей, тоже воодушевленных спором, он решил вступить в борьбу за неокрепшие души. И как только его попросили высказать свое мнение, он с восхитительным красноречием встал на защиту Истины в лице Вездесущего и Всесильного Бога Творца. Теперь его несовершенный английский звучал как чудесная музыка, его невзрачное лицо стало самым красивым на свете. Ему пришлось выдержать не одну схватку, потому что ученые мужи умели спорить, но он, как отважный боец, сумел отстоять свое знамя. Его речь вернула для Джо мир в привычное состояние. Никто бы теперь не заставил ее усомниться в истинности Бога, бессмертия и новой жизни. Все другое – выдумка, а сказанное Баэром – правда.
Джо хотелось аплодировать ему. Она понимала, что профессору, чье имя никому не было здесь известно, трудно было вступить в спор, но совесть не позволила ему промолчать. Да, обладание цельной и сильной натурой лучше всех богатств. И если величие, по выражению одного мудрого человека, это «правда, благоговение и добрая воля», то ее друг Фридрих Баэр не просто хороший, но великий человек.
Она по-новому оценила его внимание к себе, ей захотелось добиться его уважения, захотелось стать достойной его дружбы. И именно тогда, когда желание это было особенно горячим, все едва не рухнуло.
Начало всем бедам положила треуголка. Однажды профессор вошел в гостиную, чтобы заняться с Джо очередным уроком, и на его голове красовался этот военный головной убор, сделанный из бумаги: Тина, как всегда, надела его на профессора, а он позабыл снять.
«Он, наверное, никогда не смотрит на себя в зеркало», – с улыбкой подумала Джо, но вслух ничего не сказала.
Поздоровавшись, он занял свое учительское место, не подозревая о том, какой комический диссонанс возник между его внешностью и темой урока: он должен был разбирать с Джо «Смерть Валленштейна» Шиллера.
Джо молчала и думала о том, как громко, от души он будет смеяться, обнаружив последствия своей рассеянности. Джо очень нравилась его способность смеяться над самим собой.
