– Что мы купим? – Джо оставила без внимания заключительную часть его фразы и с притворным восхищением втягивала в себя вкусные запахи.
– Им можно апельсины и инжир? – с отеческим видом спросил профессор.
– Изредка им покупают…
– А фы любите орехи?
– Еще бы! Как белка.
– А фот там стоит гамбургское вино. Будет повод фыпить за Отечество!
Джо пожурила его за расточительность и, смеясь, предложила купить еще корзину фиников, бочонок изюма и мешок миндаля. Вытащив свой бумажник, Баэр заказал еще горшочек фиалок и увесистую посудину с медом. Затем он рассовал по карманам многочисленные свертки, раскрыл свой старый зонт и они отправились дальше.
– Мисс Марч, могу я просить фас об одном одолжении?
– Да, сэр!
Сердце Джо застучало с такой силой, что она испугалась, как бы он не услышал.
– Несмотря на дождь, я осмелюсь фас беспокоить, потому что фремени у меня обрез.
– Да, сэр!
Джо стиснула в руках горшочек с цветами, едва его не раздавив.
– Надо купить платье для Тины, девочки из пансиона миссис Кирк, но я не разбираюсь ф этих вещах. Мне нужен фаш совет.
– Да, сэр. – Джо почувствовала, как спокойствие и холод охватили ее, да так внезапно, словно она шагнула в холодильник.
– И еще надо делать подарок матери Тины. Она так часто стала болеть. Хорошо бы фыбрать теплую, плотную шаль.
– Я с удовольствием вам помогу, – сказала Джо, а про себя подумала: «А он с каждым шагом становится все милее».
И вот они с завидной энергией принялись за дело. Выбрав красивое платье для Тины, она попросила показать шали. Продавец решил, что семейная пара делает покупки для себя и детей.
– Ваша супруга, я думаю, предпочтет вот эту: у нее и хорошее качество, и подходящий цвет, одним словом, скромно и элегантно, – развернув серую шерстяную шаль, он набросил ее на плечи Джо.
– Вас это устраивает? – спросила она, поворачиваясь к Баэру спиной и радуясь возможности спрятать лицо.
– Мне нравится, мы возьмем ее, – отозвался профессор.
Пока он платил за платье и шаль, Джо продолжала деловито осматривать прилавки.
– Ну, теперь домой? – спросил он так, словно ему доставляло удовольствие проговаривать эти слова.
– Да, уже поздно и я устала! – голос Джо прозвучал капризнее и жалобнее, чем ей самой хотелось.
Промокшие ноги уже побаливали, да и сердцу было неуютно и холодно, как, впрочем, и остальному телу. Итак, она для мистера Баэра просто друг. Скоро он уедет, – что ж, чем скорее, тем лучше. С этими мыслями она замахала подъезжающему омнибусу, и фиалки выпали из горшочка на тротуар.
– Этот омнибус не идет к нашему дому! – с этими словами профессор сделал знак вознице ехать дальше, а сам стал подбирать пострадавшие цветы.
– Простите, я не рассмотрела номер… Но я могу и пешком. Я уже привыкла по грязи.
Она часто заморгала, но носовой платок оставался лежать в кармане; Джо скорее умерла бы, чем воспользовалась им сейчас.
Но мистер Баэр все уже заметил и, наклонившись к ней, спросил очень многозначительно:
– Моя девочка, почему фы плачете?
Будь это не Джо, а кто-то другой, ответ прозвучал бы как-нибудь хитро, – скажем, придуман был бы насморк или что-то еще. Но, совершенно забыв о достоинстве и продолжая всхлипывать, она выпалила:
– Потому что вы уезжаете.
– Ну, так фсе замечательно! – воскликнул Баэр, и не будь у него зонта в руках, захлопал бы в ладоши. – Джо, я ничего не могу предложить фам, кроме моей большой любви. И фот я приехал, чтобы узнать, нужна ли фам моя любовь – или я для фас фсего лишь добрый друг. Так скажите мне, найдется ли в фашем сердце место для старого Фрица?
– О да!
Она обхватила обеими руками его руку, как будто говоря, что рада будет идти с ним рядом, даже если у них не будет иного укрытия, кроме его старого зонта, – лишь бы только он всегда держал его над нею.
Надо сказать, что редкое объяснение происходит в столь невероятно трудных условиях. Из-за грязи мистер Баэр не мог встать на колени и не мог предложить руку иначе как на словах, потому что обе его руки были заняты. К тому же на глазах у прохожих он не смел изливать свои чувства. Зато лицо его сияло так, что Джо показалось, будто в капельках дождя на его бороде играют маленькие радуги. Не люби он Джо уже давно, едва ли он мог бы влюбиться в нее теперь, когда все на ней было в плачевном состоянии, а шляпка – та и вовсе безнадежно испорчена. Но, к счастью для обоих, он продолжал считать ее лучшей женщиной на свете, а сам он на фоне хмурого неба еще больше напоминал ей громовержца Юпитера.
Редкие прохожие наверняка сочли их парой безобидных сумасшедших – так беззаботно прогуливались они под дождем, не замечая грозно сгустившихся сумерек и тумана. А их мало заботило, что о них могут подумать. Ведь они переживали тот единственный в жизни час, когда старость чувствует себя молодостью, невзрачность – красотой, бедность – сказочным богатством и когда каждому человеку чудится, что он в раю.
Вид у профессора был такой, словно он завоевал королевство, и весь мир уже не может предложить ему большего блаженства. Джо шагала рядом с ним, и ей казалось, что ее место только возле него и нигде более; было даже странно, что когда-то она могла примерять к себе иную будущность.
Она первая решилась возобновить разговор. Не будем здесь приводить невнятных восклицаний, последовавших за «О да!», обратимся лишь к сказанному ими обдуманно и осмысленно.
– Фридрих, отчего бы…
– Боже! Она назыфает меня по имени. С тех пор, как не стало Минны, ни одна жифая душа не обращалась ко мне так, – профессор остановился посреди лужи, не сводя с нее благодарного и восторженного взгляда.
– Мысленно я давно зову вас по имени, но если вам не нравится…
– Мне не нрафится? Да что может быть для меня слаще? Разве только если мы станем говорить друг другу «ты»…
– Так сразу? Пожалуй, это немного сентиментально.
– Так федь это прекрасно! Сентиментальность! На этом стоит немецкий дух. Благодаря ей мы сохраняем нашу молодость. Я так устал от ледяного английского «фы»! – у Баэра был вид скорее романтического студента, чем солидного профессора.
– Так почему ты не предложил мне этого раньше? – смущаясь, спросила Джо.
– Послушай, я теперь хочу открыть тебе свое сердце. Ты федь отныне принимаешь на себя заботу о нем. Послушай, моя Джо – ах, какое это феселое, забавное имя! Я хотел много сказать тебе уже в Нью-Йорке, но мне показалось, что твой красивый друг… что он помолвлен с тобой. А если я сделал бы тебе предложение еще тогда, ты согласилась бы?
– Не знаю. Вряд ли. Дело в том, что тогда у меня вообще не было сердца.
