Даже голуби клюются, когда нарушают их покой!
– Утром у меня и в мыслях не было его приглашать. Мы вместе шли домой, и вдруг мне пришло в голову его позвать. Ты столько раз говорила, что рада принять любого из моих друзей. Впервые в жизни я это сделал, и что же… Теперь, хоть повесьте меня, никогда так не поступлю! – в голосе Джона прозвучала неприкрытая обида.
– Вот и не приводи больше никого! Никогда! И этого уведи сейчас же. Я не хочу его видеть. Обойдетесь без ужина!
– Очень мило! А где мясо и овощи, которые я прислал? Где обещанный пудинг? – сорвался на крик Джон и кинулся в кладовую.
– У меня не было времени готовить. Я думала, мы поужинаем у мамы… Прости, но ты, видимо, не понимаешь, как я была занята сегодня, – и слезы опять покатились по щекам Мег.
У Джона был мягкий характер, но он все же был человек. После долгого дня на службе прийти домой усталым, голодным и застать развороченный дом, пустой стол и раздраженную жену – такое никому не понравится. Однако он вел себя довольно сдержанно, и, возможно, в семье воцарился бы мир, если бы не одна бестактность с его стороны.
– Тебе тяжело, я знаю, но, пожалуйста, будь сильной! Увидишь, мы замечательно проведем вечер. Успокойся, прибери немного и что-нибудь нам приготовь, а то мы оба голодны, как волки. Впрочем, готовить и не надо. Поставь холодец, сыр и хлеб. Мы даже готовы отказаться от желе.
Он сразу понял, что пошутил неудачно, но слово уже вылетело. Мег сочла это жестоким издевательством над ее неудачей и окончательно рассердилась.
– Выкручивайся сам! Это только мужчины могут подавать на ужин черствый хлеб с костями! Это не в моих правилах! Вот что, – ступайте вместе со Скоттом к моей маме и ужинайте у нее, она вам будет рада. А заодно скажите, что я не могу прийти, потому что заболела или умерла – ты найдешь, что сказать. Можете издеваться, сколько хотите, над моим желе – но только без меня.
И, сдернув передник, она удалилась к себе в комнату, чтобы продолжать рыдать.
Что делали гость и хозяин в ее отсутствие, Мег так и не узнала, во всяком случае, они не пошли к миссис Марч, а остались в «голубятне». Позже, когда они ушли, Мег сошла вниз и была в ужасе от того, что там увидела. Стол с остатками приготовленного на скорую руку ужина выглядел ужасно. Лотти доложила, что друзья много ели и много смеялись, а потом хозяин попросил ее вылить куда-нибудь смородиновую жижу и убрать кастрюли.
Мег очень захотелось пойти к Марми и все ей рассказать, но она постыдилась и признаваться в своих прегрешениях, и обвинять Джона. «Пусть он был жесток, – подумала она, – но об этом не надо никому знать».
Наведя полный порядок, она надела свое лучшее платье и села в ожидании скорого возвращения Джона и столь же скорого примирения.
Джон, однако, не спешил возвращаться. Он не только сумел все случившееся обратить в шутку, но даже постарался оправдать свою «маленькую женушку» и так хорошо разыграл роль хозяина, что его друг, получив удовольствие от импровизированного застолья, пообещал приходить почаще. Но все-таки Джон был рассержен, хотя и не показывал виду. Мег поступила дурно, она бросила его в трудную минуту. Это просто некрасиво! Говорить мужу, что он в любое время может привести друзей, а когда эти друзья наконец приходят, идти на попятный и ставить его в дурацкое положение! Так поступать не годится, и она должна это понять.
Во время ужина он весь кипел от досады, но, когда вышел из дому проводить Скотта, неожиданно смягчился: «Бедная девочка! Она ведь старалась ради меня, и если у нее ничего не вышло, то только потому, что нет опыта. Мне надо быть терпеливее и во всем ей помогать».
Он очень надеялся, что она не ушла к матери. Не хватало еще вмешательств и пересудов! Его снова охватил гнев. Но потом он подумал, что Мег, может быть, нездоровится. Он убыстрил шаг, решив явить себя «спокойным, терпеливым, но в то же время твердым». Надо объяснить ей, в чем она погрешила против обязанностей супруги.
Мег, со своей стороны, тоже решила быть «спокойной и кроткой, но тем не менее твердой», и объяснить ему, в чем состоят обязанности мужа. Ей чрезвычайно хотелось выбежать ему навстречу и попросить прощения, чтобы он расцеловал ее и успокоил. Но, конечно, она этого не сделала и осталась сидеть в кресле.
Джон был слегка разочарован тем, что Мег не выходит из роли горестной Ниобы
[15]
. В какой-то момент он подумал, что надо бы проявить мужское достоинство и первому извиниться. Но он лишь проговорил, усаживаясь на диван:
– Сегодня новолуние, милая.
– Ничего не имею против, – прозвучало в ответ.
Затронуты были и другие столь же насущные темы, но вскоре запас их исчерпался. Джон пристроился возле окна, развернул газету и, как говорится, ушел в нее с головой. Мег заняла место у другого окна и с таким усердием пришивала розочки к своим домашним туфлям, как будто от этого зависела вся ее дальнейшая жизнь. Оба сохраняли спокойствие и при этом чувствовали себя очень неловко.
«Супружеская жизнь требует бесконечной любви и безграничного терпения», – вспомнились Мег слова матери. Потом припомнились и другие слова, которые были выслушаны когда-то «скрепя сердце»: «Джон хороший человек, но ты должна помнить, что у него есть недостатки, и мириться с ними, потому что ведь и ты не ангел. Он решителен и порывист, но если ты не будешь ему возражать, то и он не проявит упрямства. Он любит правду и требует и от других честности во всем. Не дай Бог тебе обмануть его словом или взглядом. Не будешь лукавить – и он станет доверять тебе и всегда поддержит в тяжелую минуту. Он человек с твердым характером – не как мы. Мы легко вспыхиваем и быстро остываем. А он лишь изредка впадает в гнев, но его гнев ох как нелегко погасить! Постарайся не сердить его. Ты должна любой ценой сохранять мир и счастье в вашем доме. Если вы оба в одинаковой степени не правы, попроси прощения первая. Остерегайся мелких ссор, размолвок и неосторожного слова. Бывает, долго приходится сожалеть о том, что было сказано невзначай».
Теперь, сидя перед окном и глядя на закат, Мег обдумывала эти материнские слова. У них с Джоном впервые произошла серьезная размолвка. Она вспоминала свои поспешно сказанные слова, и они казались ей глупыми и жестокими. Ей представилось, как он пришел усталый домой и застал этот ужасный кавардак. Она бросила на мужа нежный, полный слез взгляд – он не смотрел на нее. Тогда она встала и подошла к нему совсем близко – он даже не поднял головы. «Что ж, я прибегну к последнему средству!» – подумала Мег. И, склонившись над ним, она поцеловала его в лоб. О, десятки слов не сделали бы того, что сотворил этот покаянный поцелуй. Через минуту Джон держал ее на коленях и в свою очередь каялся и просил прощения:
– Я тоже виноват. С какой стати я посмеялся над ни в чем не повинными кастрюльками? Прости меня, дорогая. Это не повторится никогда.
О, это было самое замечательное на свете желе – оно подарило им вечер чудесного согласия и покоя.
