– Поэты пишут не только о красоте. Порой они пишут о горе, о зле, что совершается в мире.
– Да, но ведь даже плохое можно даже описать прекрасными словами!
Рен вздохнул, провел рукой по волосам.
– Пожалуй, это не тот случай. – Он решительно сел. – Давай осмотрим твою ногу, Келси.
Я неуверенно затрясла головой:
– Может, подождем до возвращения?
– Мы не знаем, когда вернемся, а предупредить заражение нужно уже сейчас.
Я тут же начала хватать ртом воздух.
– Я… я не могу.
Его лицо смягчилось:
– Тебе и не нужно смотреть. Давай ты расскажешь мне какую-нибудь сказку, пока я буду снимать бинты.
– Я… я забыла все сказки, Рен. Что, если у меня нога отвалилась? И остался только обрубок?
– Ты можешь пошевелить пальцами?
– Да. То есть мне кажется, что могу, но вдруг это фантомные ощущения? Я не хочу быть безногой!
– Если это случится, мы что-нибудь придумаем. Главное, что ты жива.
– Но ведь я никогда не смогу нормально ходить. У меня не будет нормальной жизни. Я на всю жизнь останусь калекой.
– Это неважно.
– Как это неважно? Как ты можешь говорить такое? Ведь тогда я не смогу помочь вам закончить поиски! И не смогу… – Я осеклась и замолчала.
Рен посмотрел на меня:
– Что ты не сможешь?
Я залилась краской:
– Выйти замуж и иметь детей! Я не смогу уследить за своими ребятишками… Мой муж будет меня стыдиться. Если, конечно, найдется кто-то, кто захочет взять меня замуж.
Рен смотрел на меня так, словно видел впервые:
– Это все? Больше никаких страхов не осталось?
– Кажется нет.
– То есть ты боишься, что не будешь привлекательной и не сможешь в полной мере исполнить свои обязанности?
Я кивнула.
– Пожалуй, меня нельзя назвать нормальным в полном смысле этого слова, но за десятилетия жизни в цирке я понял, что пресловутая нормальность – это иллюзия. Какое значение имеют стандарты нормы, если большая часть человечества не может и никогда не сможет им соответствовать? Что же касается второго твоего страха, то муж, стыдящийся своей жены, недостоин ее. И я лично сделаю все для того, чтобы такой человек к тебе не приближался. Теперь о твоем страхе утратить привлекательность для мужчин. Даю тебе слово, что даже если бы ты потеряла обе ноги, для меня ты осталась бы самой красивой и желанной женщиной на свете. – Он улыбнулся, а я съежилась. – Ну а за детей, как тебе известно, отвечают оба родителя. Ты и твой муж сумеете распределить обязанности так, чтобы вам обоим было удобно.
– Но ведь я буду для него обузой!
– Не будешь. Ты облегчишь его бремя, потому что будешь любить его.
– Он будет возить меня в инвалидном кресле, как старую бабку!
– Он будет каждую ночь на руках относить тебя в постель.
– Я вижу, ты твердо решил помешать мне упиваться своими горестями!
– Именно. Так я могу взглянуть на твою ногу?
– Да сколько угодно!
Он улыбнулся:
– Отлично. А теперь не дергайся.
Рен приказал Шарфу аккуратно снять с моей ноги пропитанную кровью повязку и приготовить чистые мягкие салфетки. У Ожерелья он попросил тазик с теплой водой. Первым делом из-под бинтов показались пальцы моей ноги, и я обрадовалась, убедившись, что они выглядят розовыми и здоровыми. Но когда все бинты были сняты, я зажмурилась и отвернулась. Рен не произнес ни слова, он обмакнул салфетку в воду и начал протирать мою ногу. Судя по ощущениям, нога была на месте, но я все равно не решалась на нее взглянуть.
– Рен, поговори со мной, – с усилием попросила я. – Отвлеки меня, пожалуйста.
Он задрал повыше подол моей некогда красивой, но теперь задубевшей от соли юбки и стал бережно протирать мое колено.
– Хорошо. Я недавно написал стихотворение. Это подойдет?
Я молча кивнула и заскулила, когда он коснулся больного места.
– Называется «Запертое сердце».
Рен стал читать стихотворение, и его теплый голос обволок меня, утешая и успокаивая, как умел только он один.
Разве запертое сердце ослабело?
Нет! Оно бьется еще горячее.
Оно живет,
Замкнутое не замками и решетками,
Но твердой рукой хозяина.
Он сокрушил свое разбитое сердце,
Смял его,
Усмирил, сделал покорным,
Силой воли заставил утихнуть,
Но оно продолжает рваться прочь.
Дикое, необузданное,
Оно может найти покой
Только в джунглях.
Там, где будет свободным,
Там, где оно дома.
Там ждет его мир,
Там найдет оно утешение
В зеленых объятиях леса.
Но дорога в джунгли не проторена.
И тигр мечется,
Кружит по клетке,
Все смотрит,
Выжидая момент,
Когда непокорное сердце
Выпустят на свободу.
Наконец Рен выжал салфетку.
– Теперь можешь взглянуть, если хочешь. Все будет замечательно.
Я приоткрыла глаза и скосила их на свою белую длинную ногу. Тонкий розовый шрам тянулся от колена до щиколотки. Рен легко дотронулся до него, провел пальцами по всей длине. Я поежилась.
Видимо, он неправильно истолковал мою реакцию:
– Неужели больно?! С виду совсем не плохо.
– Нет, не больно. Просто немного щиплет.
Рен кивнул, взял мою икру в руки, несильно сжал.
– Нет, определенно неплохо! – обрадовалась я. – Наверное, когда заживет, можно будет помассировать как следует.
– Только попроси.
Я дотронулась до его руки.
– Спасибо. Я… твое стихотворение… оно прекрасно!
– Всегда к твоим услугам, – улыбнулся Рен. – И спасибо на добром слове, ди ке дадкан.
Погрустнев, я придвинулась к нему ближе, положила ладонь ему на сердце.
– Это ведь стихотворение не о Локеше, не о цирке и не о потере памяти, да?
– Нет, оно не об этом, – тихо ответил Рен. Он накрыл мою руку своей, прижал крепче.
Слеза скатилась по моей щеке.
– Рен, я…
Тут Кишан заворчал, что солнце уже высоко и светит ему прямо в глаза. Сев, он потер заспанные глаза и придвинулся ближе. Потом с довольным урчанием он обнял меня за талию и уложил себе на грудь.
– Осторожнее! – прикрикнул на него Рен.
