Девичий румянец с оттенком граната,
Сияющие топазы глаз обжигают
И пронзают, словно искры бриллиантов,
И нежный, чистый и манящий аромат.
Видно, тот был сказочно богат,
Кто обладал всем этим,
А выбрал тайну.
Не успела я перечитать стихотворение, как листок грубо вырвали у меня из рук.
– Мне казалось, ты ненавидишь поэзию. Кто тебя сюда звал? – Голос Рена звучал резко, но при этом он приподнял брови и ухмылялся, словно предвкушая очередную словесную перепалку.
– Дверь была открыта, – ответила я. – А я тебя искала.
– Что ж, ты меня нашла. Чего тебе? Пришла еще чего-нибудь сжечь?
– Нет. Я же сказала, что не буду жечь твои стихи.
– Умница. – Рен бросил быстрый взгляд на листок в моей руке и заметно расслабился. – Это первое стихотворение, которое мне удалось написать после освобождения.
– Правда? Наверное потому, что Пхет избавил тебя от посттравматического синдрома, – предположила я.
Рен забрал у меня листок и спрятал в тетрадь в кожаном переплете.
– Возможно, но сдается мне, дело не в этом.
– Что ж побудило тебя снова начать писать?
– Вероятно, я обрел музу. А теперь отвечай, что ты делаешь в моей комнате.
– Я хотела поговорить. Внести ясность.
– Понятно. – Он сел в изголовье кровати и похлопал рукой возле себя. – Что ж, садись, поговорим.
– Э-ээ, мне кажется, нам не стоит быть так близко друг к другу.
– Попробуем убить сразу двух зайцев. Мне необходимо испытать свою выносливость. – Он снова хлопнул по одеялу. – Ближе, моя субхага джадурами.
Я скрестила руки на груди:
– Мне не нравится это прозвище.
– Тогда подскажи, как тебя называть.
– Раньше ты называл меня прийя, раджкумари, йадала, камана, сундари, но чаще всего хридая патни.
Несколько секунд Рен смотрел на меня, лицо его было непроницаемо.
– Я… называл тебя всеми этими именами?
– Да. Может, я еще не все вспомнила.
Он задумчиво разглядывал меня. Потом негромко сказал:
– Подойди сюда. Пожалуйста.
Я послушно приблизилась. Он обхватил меня руками за талию, стараясь не касаться голой кожи, приподнял и посадил на другой край кровати.
– Пожалуй, мне следует придумать тебе какое-нибудь новое прозвище, – сказал он.
– Какое же? Только не ведьма и не колдунья, понял?
Он расхохотался:
– А как насчет стримани? Это означает «лучшая из женщин», или «драгоценная женщина». Сгодится?
– Как тебе такое пришло в голову?
– Вдохновение посетило. Итак, о чем ты хотела поговорить?
– Я хотела выложить все начистоту, чтобы было проще общаться. Тогда мы сможем работать, ну и обстановка станет спокойнее.
– Ты хочешь откровенного разговора? Но о чем именно, Келси? – Он разглядывал меня в упор своими волшебными синими глазами. Я невольно потянулась к нему, но вовремя опомнилась и отпрянула, слегка стукнувшись затылком о спинку кровати.
– Хм-м… Э-э-э… Наверное, напрасно я это затеяла. С Кишаном все получилось, но что-то мне подсказывает, что с тобой все будет не так гладко.
Насмешливое выражение мгновенно сбежало с его лица, он стиснул зубы:
– Что же такое сработало с Кишаном?
– Ну… мы поговорили о наших чувствах.
– И что же он рассказал?
– Не думаю, что должна делиться этим с тобой.
Он негромко крякнул и пробурчал что-то на хинди.
– Ладно, Келси. Хочешь говорить – говори.
Я со вздохом поерзала на кровати, положила под голову подушку. От нее пахло Реном – водопадом и сандаловым деревом. Улыбаясь до ушей, я глубоко вдохнула запах и залилась краской, поймав заинтересованный взгляд Рена.
– Что ты делаешь?
Сгорая от стыда, я пробормотала:
– Если уж тебе так надо знать, твоя подушка пахнет тобой. А мне, так уж получилось, нравится твой запах.
– Правда? – широко ухмыльнулся Рен.
– Да. Доволен? Полная откровенность, как я и говорила!
– Еще не полная. Предлагаю сделку. Расскажи мне, что сказал Кишан, а за это можешь так же откровенно передать ему все, о чем мы будем говорить с тобой. Никаких секретов.
Я задумалась над тем, как отнесется к этому Кишан. Пожалуй, согласится с Реном.
– Ладно.
Я начала издалека, постепенно подбираясь к главному. Я передала Рену наш разговор с Кишаном. Мне было приятно, ведь раньше я могла говорить с ним о чем угодно, и теперь он слушал меня с прежним вниманием. Воодушевившись, я даже поведала Рену кое о чем, случившемся между нами с Кишаном за время его отсутствия, и замерла, наблюдая за его реакцией.
Напоследок я сказала:
– И еще – прости, что орала на тебя в джунглях. Я знаю, что вела себя отвратительно, и приношу извинения. Я обиделась и разозлилась, а винила во всем тебя.
– Возможно, я заслужил эти обвинения. – Рен приподнял бровь, и его лицо расплылось в широкой улыбке. – Значит, ты пришла, чтобы поцеловаться и помириться?
– Хм, скажем так – сделать шаг к примирению.
– Отлично, но мне хотелось бы кое-что прояснить. Итак, Кишан дал слово, что не поцелует тебя до тех пор, пока мы с тобой не расстанемся?
– Да.
– Скажи, ты давала мне какие-то обещания в то время, когда мы были вместе? Например, не целоваться с другими мужчинами?
– Насчет поцелуев я тебе ничего не обещала. Но когда мы были вместе, мне и не хотелось никого целовать, кроме тебя. А если совсем откровенно, до встречи с тобой мне тоже не хотелось ни с кем целоваться.
– Хорошо. Пойдем дальше. А я тебе что-нибудь обещал?
– Да, но теперь это не имеет значения, потому что ты уже не тот человек.
– Расскажи! Я хочу знать, чем я тебя обидел, помимо моей амнезии.
– Ладно. – Я шумно выдохнула. – Помнишь мой день рождения?
– Да.
– Ты вручил мне носки.
– Носки?
– На день святого Валентина ты подарил мне серьги своей матери. А я сказала, что это слишком роскошный подарок и что лучше бы ты подарил мне носки. Ты сказал: «Носки – это ни капельки не романтично». А еще в день моего рождения ты сказал, что не любишь персиково-сливочное мороженое, хотя в Тилламуке выбрал именно персики со сливками, потому что, по твоим словам, это мой запах. А тут заявил, что духи, которые подарила мне Нилима, нравятся тебе больше, чем мой естественный аромат!
