— Восемь, из них трое сыновей, — гордо ответила Матильда.
— Они все похожи на него, — сказала Джудит. — А сколько лет прошло с тех пор, как Сражающийся Герцог вошёл в наши покои в Лилле и выпорол тебя?
Матильду вовсе не задело это напоминание.
— Столько же, сколько прошло с тех пор, как ты отправилась в постель ярла Тостига.
Джудит съела ещё один леденец и тщательно облизала пальцы.
— Да, похоже, это было неудачное решение. Тогда он был дураком, а теперь стал злодеем, — она зевнула. — Сделав из себя изгнанника, вряд ли удастся победить Гарольда. А виновата во всём эта хитрая кошка Эгита.
— Королева? — Матильда подняла глаза от своего вышивания.
— Она и Тостиг в прошлом вынашивали план свержения Госпатрика. Король не возражал, но твой господин отпустил Гарольда, и, я уверена, он скоро взял всё в свои руки. Через месяц после возвращения Гарольда Тостиг оказался в немилости, с ним было покончено. — Казалось, она что-то обдумывает. — Тостиг всегда строит грандиозные планы. У всех сыновей Годвина большие амбиции. Но я сомневаюсь, что мой супруг в состоянии с успехом закончить хоть одно из своих начинаний. Больше я ничего не могу сказать.
Герцогиня подумала о своём муже, совсем не похожем на Тостига, и тайком улыбнулась. Джудит откинулась на спинку кресла и наблюдала за своей сестрой сквозь слегка приоткрытые ресницы.
— Да, крошка, — сказала она, — ты думаешь, что в конце концов сделала более правильный выбор, чем я. Я этого не могу отрицать. Герцог Вильгельм — настоящий мужчина. Я помню, он ни слова не сказал мне, когда пришёл свататься к тебе.
Ярл Тостиг оставался при дворе герцога несколько недель, рассказывая о своих бедах, но на Рождество отправился во Фландрию. Сёстры попрощались довольно сердечно, но теперь в их отношениях не было прежней близости. У каждой были свои секреты, и ни одна не жалела о том, что они расстаются навсегда.
Рождество прошло спокойно. Рауль поехал на юг, чтобы навестить своего отца, и всю дорогу вспоминал те годы, когда вместе с ним в Харкорт ездил Эдгар. Он пришпорил коня, стараясь отогнать эти воспоминания, но рядом с ним как будто скакал дух Эдгара, и ему даже казалось, что он слышит звуки старой брунанбургской песни, которую так любил напевать его друг. В Харкорте Хьюберт поинтересовался, где Эдгар, и был, похоже, сильно удивлён, узнав, что тот отправился домой в Англию. Память часто подводила его, но, как все старые люди, он не любил, когда ему об этом напоминали Он спросил:
— У него, кажется, была сестра? — Ему было приятно, что он сам вспомнил об этом, и он напряжённо стал припоминать её имя. — Элфрида, — радостно сказал он наконец.
Её имя, произнесённое после стольких долгих месяцев разлуки, заставило Рауля вздрогнуть. Ему казалось, что оно теперь существует только в его мечтах Худые щёки Рауля зарделись.
— Да, у него есть сестра, — ответил он.
— Её я никогда не видел, — сказал Хьюберт, — но Эдгара я хорошо знал и любил его. Что ему здесь так не понравилось, что ему вдруг понадобилось вернуться в Англию?
— Он ведь сакс, отец, — мягко сказал Рауль.
— Я это знаю, — раздражённо заявил Хьюберт. — Но ведь он жил среди нас долгие годы, достаточно для того, чтобы Нормандия стала его родиной. Он вернётся.
Рауль покачал головой. Он отвернулся и пошевелил дрова в камине, наклонившись так, чтобы Хьюберт не смог увидеть его лица и понять, как ему тяжело.
— Жаль, — заметил Хьюберт. Неожиданно он погрузился в молчание, как это иногда бывает со старыми людьми, и стал смотреть в огонь так, будто видел там своё прошлое. Он улыбнулся, покачал головой и очень скоро задремал. Проснувшись, он больше не вспоминал об Эдгаре и хотел лишь одного — чтобы ему поскорей принесли его ужин.
В Руане на Рождество веселились от души, молились и охотились. Лорд Роберт приготовил ловушку для своего толстого дядюшки Вальтера, поставив мешок с мукой на полуоткрытую дверь, и посчитал, что день был прожит не зря, когда шутника наказали за его проделку.
После Рождества ударили сильные морозы. Во рвах вокруг замка замёрзла вода, а его серую крышу покрыл снег. Мужчины облачились в накидки на меху, а сыновья герцога сделали ледяную горку во дворе замка, которая оказалась куда большим развлечением, чем они могли себе представить, потому что не менее трёх благородных рыцарей случайно наступили на неё.
Холодная погода, которая делала меха пределом всех мечтаний для большинства обитателей замка, казалось, лишь прибавила герцогу сил и энергии. Дни напролёт он проводил на охоте, в лесах постоянно разносилось эхо от рожков его егерей, загоняющих дичь. В этих прогулках герцога сопровождали лишь самые стойкие из его свиты, но все заметили, что самый верный друг герцога бросил его. Шевалье де Харкорт укутывался в свой красный плащ, дрожал на ветру как осиновый лист и умолял своего господина извинить его.
— Рауль не в духе, — язвительно заметил Грантмеснил, — потому, что он потерял свою прекрасную леди.
Рауль ответил ему взглядом, который был холоднее льда, сковавшего реки. То, что Грантмеснил сказал правду, вовсе не делало его укол более приятным и менее ощутимым для Рауля.
Если же утверждение Рауля о том, что он не выносит холодного ветра, было не просто отговоркой, то можно было смело сказать, что он в этом не одинок. Однажды, где-то в начале января, герцог на лодке переправился через Сену в леса Кьювилля для того, чтобы поохотиться на оленей, и из всех собравшихся только один он не ворчал по поводу холодной погоды. Тонкий слой льда покрыл ветви деревьев, земля стала твёрдая как камень, наст с треском ломался под ногами, в прозрачном воздухе от дыхания людей образовывались маленькие облачка пара. Им приходилось притоптывать, чтобы разогреть ноги, и Грантмеснил, пытаясь согреть свои пальцы, пробурчал:
— В такую погоду только охотиться.
Герцог убил крупного оленя. Казалось, он не чувствует холода: его щёки горели и он сбросил свою мантию, чтобы освободить руки. Егеря гнали ещё какую-то дичь. Ральф де Тени начал было натягивать свой лук, но тут же со смехом пожаловался, что его пальцы совсем онемели. Вильгельм де Варен выстрелил, но промахнулся. Герцог вытащил свою стрелу.
Тетива была уже натянута, когда охоту прервали. Из Руана на коне, который постоянно спотыкался, но всё-таки шёл рысцой, прибыл посланник, и теперь он прибежал к Вильгельму и, не дожидаясь, пока тот выпустит стрелу, упал перед ним на колени. Его кожаный плащ и ботинки были в пятнах от солёной воды — по всей вероятности, он прибыл издалека и очень сильно спешил.
— Господин мой, — тяжело дыша, проговорил он, — мне сказали, что вы здесь!
Герцог нетерпеливо выругался и опустил стрелу. Он повернулся и, нахмурив брови, посмотрел на посланника. Слова упрёка готовы были сорваться с его языка, но он остановился и, быстро отдав лук своему леснику, подал знак всем, кто стоял подле него, отойти прочь.
