Вепш подождал, пока она отойдёт дальше, и негромко, так чтоб их не услышали, приказал Зенеку:
— Рассказывайте!
— Пан майор, — Зенек показал на стоявшую в стороне женщину. — Это панна Ирена, сестра Ковальского…
— А при чём тут утерянный саквояж? — сердито воззрился на него майор.
— Дело в том, пан майор, что один селюк принёс ей письмо от брата.
— От Ковальского? — сразу всё понял Вепш. — Значит…
— Так, пан майор, — подтвердил Зенек. — Этот селюк случайно оказался на месте падения и говорит, что Ковальский, передавший ему письмо, был ещё жив.
— Понятно… — Вепш задумался. — Мёртвый Ковальский лежал на поляне, следовательно, он сам выбрался из машины, а это значит, и саквояж должен был быть при нём, а его не было…
— Я уверен, — убеждённо сказал Зенек. — Этот селюк наверняка его поцупил.
— Скорее всего… Скорее всего… — Майор оживился. — Где селюк живёт, знаете?
— Да тут рядом, в Подгайчиках, — заволновался Зенек. — Я был уже у него.
— И как? — быстро спросил Вепш.
— Неудачно, — Зенек замялся. — Когда я заговорил о саквояже, этот селюк бросился на меня с вилами. А потом ему на помощь примчался его братец. В общем, мне пришлось уйти ни с чем.
— Но то, что наш саквояж он всё-таки взял, этот ваш селюк подтвердил? — уточнил Вепш.
— Нет, отрицает начисто, — покачал головой Зенек.
— Как зовут этого селюка? — поинтересовался майор.
— Иванчук Дмитро, у него своя хата в Подгайчиках.
— Ясно, — кивнул Вепш. — А вы где остановились?
— Я живу у Ковальской, — несколько смутился Зенек.
— Ну, тогда она подождёт, пока вы мне будете рассказывать про визит в Подгайчики… — и, улыбнувшись, майор Вепш решительно увлёк Зенека за угол Шпитальной…
* * *
День был базарный, и Остапу не стоило большого труда уговорить одного из съезжавшихся на рынок селян за небольшую мзду привезти его в город. По пути, трясясь на подводе, Остап всё время напряжённо думал, что же случилось и с какого такого дива за ним одним в село прикатил целый грузовик с солдатами?
Тогда, пальнув наобум для острастки, Остап сначала зайцем петлял между хатами, а потом, выбравшись за околицу, отправился прямиком на хутор к дальним родственникам, надеясь там отсидеться. Но когда из села дошли вести про арест Дмитра, Остап подумал, что виной всему, скорее всего, тот чёртов саквояж, про который толковал поляк, и решил не сидеть на месте, где его знала каждая собака, а от греха подальше уйти в город, к Смереке, который наверняка поможет ему выбраться из этой халепы
[71]
.
Недалеко от центра Остап соскочил с подводы и постоял возле фонарного столба, проверяя, не привлёк ли он чьего-то внимания. Убедившись, что вроде всё тихо, он из осторожности сначала попетлял закоулками и только потом, на всякий случай поглядывая по сторонам, подошёл к хорошо знакомому крыльцу.
На его удачу Смерека был дома. Увидев на пороге Остапа, он удивлённо поднял брови и спросил:
— Что?.. Что-то случилось?
— Да, — коротко выдохнул Остап.
— Ну, заходи… — Смерека отступил в сторону и, заведя Остапа в комнату, приказал: — Рассказывай.
— Да рассказывать особо нечего, — сокрушённо вздохнул Остап. — Солдаты приехали ценжарувкой
[72]
и прямо в хату, а их старшой сразу: «Ты арестован!»
— А за что, не сказали? — быстро спросил Смерека.
— Нет, — покрутил головой Остап. — Я говорю, бумагу покажите, а старшой только гмыкнул: «Будет тебе бумага»…
— Ну а ты? — Смерека оценивающим взглядом внимательно посмотрел на Остапа.
— А я что? — пожал плечами Остап. — Чкурнул
[73]
от хаты и дал дёру.
— Так… — Смерека на минуту задумался. — А сам-то ты как думаешь, за что?
— Не знаю, — пожал было плечами Остап, но потом добавил: — Правда, одна думка есть…
— Выкладывай, — Смерека нахмурился.
— Тут такое дело, — Остап немного замялся. — До брата один поляк приходил. Какой-то саквояж отдать требовал. А Дмитро ему: «Видчепысь. Нема у меня ниякого саквояжу».
— При чём тут саквояж? — не понял Смерека.
— Так я думаю, поляк тот пожаловался…
— Ты чего, с дуба впав? — рассердился Смерека. — Чтоб из-за какого-то саквояжа грузовик гоняли? И потом, поляк, сам говоришь, не к тебе приходил, а к брату твоему Дмитру.
— Так Дмитра теж арестовали, — Остап так и вскинулся. — Только я втик, а вин ни.
— Постой, постой… — Смерека как-то странно насторожился. — Какой такой саквояж?
— Жёлтый, — вспомнил Остап. — Поляк говорил жёлтый…
— Так, так, так… — Было видно, что Смерека что-то напряжённо обдумывает. — А почему поляк считает, что саквояж у Дмитра?
— Так Дмитро домой из города ехал. Ну, как война заканчивалась, — принялся объяснять Остап. — А там самолёт упал, а Дмитро как раз рядом был и всё видел. Вот тот поляк и решил, что Дмитро саквояж себе забрал.
— Значит, это что, тот саквояж и тот поляк с того самого самолёта? — предположил Смерека.
— Ну да, — недоумённо подтвердил Остап, никак не понимавший, почему Смереку тоже заинтересовал этот саквояж.
— А где этот самолёт упал, ты знаешь? — с неожиданным интересом спросил Смерека.
— Так я ж и говорю, — не совсем понимая, зачем это Смереке, повторил Остап. — Дмитро домой в Подгайчики ехал из города, а самолёт у самой дороги гепнулся.
— Подожди-ка… — и оставив недоумевающего Остапа одного, Смерека вышел из комнаты.
Вернулся он с листом бумаги, свёрнутым в трубку. Развернув лист на столе, Смерека подозвал Остапа.
— Иди-ка, покажи, где это случилось?
Остап шагнул ближе, увидел на развёрнутом листе сделанные от руки кроки и, присмотревшись, сказал:
— Так тут же помечено, — и он ткнул пальцем в косо нарисованный у дороги самолётик…
* * *
Последнее время в работе Шамесовой кнайпы начались перебои. Если раньше входная дверь была гостеприимно распахнута с утра до вечера, а сам Шамес неизменно торчал за стойкой, то теперь всё чаще вешалась табличка «закрыто», и хозяин куда-то исчезал, даже не сказав племяннице, надолго или нет.
В такие дни, оставаясь «на хозяйстве», Рива занималась уборкой. Вот и сегодня, когда дядя с утра ушёл в город, она сначала прибралась у шинкваса, а когда начала мыть клеёнку столиков, отвлеклась. Краем глаза девушка приметила, как кто-то в милицейской форме заглянул в окно с улицы, и почти сразу донеслись нетерпеливые звонки у главного входа.
