Из трёх собравшихся на совещание никто не начинал говорить первым, и для начала они охотно воспользовались приглашением хлебосольного хозяина. Не заставляя себя упрашивать, сели за стол и, опрокинув по рюмочке, принялись закусывать.
Чувствуя некоторую натянутость, отец Теофил хлопотал за всех, предлагая то откушать буженинки, то придвигая свежий салатик или ещё что-нибудь из обильного разнообразия снеди, собранной по такому случаю и щедро выставленной гостям.
Молчание за столом затягивалось, и Змий, не выдержав, первым обратился к Беркуту:
— Скажить, друже, чего нам ждать?
— Друже Змий, — Беркут опустил поднятую было вилку. — Мы, как и приказано, снова готовимся. Однако, я думаю, некоторое разочарование есть…
— Ещё бы, — раздражённо заметил Змий. — Отмена сентябрьского выступления даёт себя знать.
— Друзья, — Беркут снова поднял вверх вилку. — Провод считает, что договорённость Сталина и Гитлера временная.
— Кстати, по поводу договорённостей. — Державшийся скромнее всех Тарас неожиданно заговорил: — По Львову ходит упорный слух, что там произошла важная встреча. Кто именно на ней был, узнать невозможно, но, судя по тем мерам безопасности, которые принимали Советы, приезжал какой-то уж очень важный немец.
— Вот-вот, — сердито фыркнул Змий. — Второй отдел абвера многого хочет, но нас не информирует, а я считаю, что нам следует действовать самостоятельно!
— Что же конкретно вы имеете в виду, друже Змий? — спросил Беркут.
— Активный отпор! — рубанул Змий.
— Это преждевременно, — покачал головой Беркут. — Ситуация такова, что таким образом мы только подставим под удар свои силы, а они нам пригодятся.
— Безусловно, — неожиданно горячо поддержал Беркута Тарас. — Нам надо тщательно подготовиться, чтобы в нужный момент нанести удар и разом достичь своей цели!
— И всё равно я за активные действия, — продолжал упорствовать Змий. — Нельзя расхолаживать боёвки.
— Конечно, это правильно, — согласился Беркут. — Расхолаживать нельзя. Наоборот, людей надо держать в сиюминутной готовности. Я убеждён, удобный момент наступит. И я прибыл, чтобы сообщить вам: наши цели не меняются!
Все трое многозначительно переглянулись, а отец Теофил споро наполнил рюмки…
* * *
День выдался холодноватый, и город медленно отдавал накопленное раньше тепло, в котором словно отдыхали каменные рыцари, старинные фасады и крошечные кофейни. Мимо, вежливо позванивая, катились маленькие открытые трамвайчики, по мостовой стучали копытами першероны, и с шорохом шин, порой перекрывавшим гудение мотора, проносились легковые авто.
Остап, быстро шагавший по узкому плиточному тротуару, испытывал странное чувство. Ему казалось, что время удивительным образом вернулось назад, и он идёт не на заранее обусловленную явку, а слушать лекции в политехнику.
Сейчас, петляя узкими, ещё средневековыми улочками города, парень с особой остротой чувствовал, что если бы не война, то он ходил бы здесь в студенческой фуражке и наверняка не только посещал занятия, а порой, держа в руке букетик фиалок, спешил бы на свидание с дивчиной.
Но время настало другое. Фиалки были лишними, да к тому же и сельская маринарка несколько выделяла Остапа из общего потока пешеходов, заставляя парня думать не о несостоявшихся студиях, а о том, чтоб побыстрее добраться к памятнику Мицкевича, где ему предстояло встретиться со связником.
Выйдя наконец к нужному месту, Остап ещё издали заметил такого же, как и он сам, юнца, который, держа в руках газету «Правда», топтался у памятника, время от времени поглядывая по сторонам. Чуть повременив, Остап подошёл к нему сзади и негромко, так чтоб не слыхали другие, поинтересовался:
— Правда это файна
[112]
газета?
Юноша повернулся, без видимого удивления внимательно посмотрел на Остапа, а потом, демонстративно свернув газету в трубочку, спросил:
— Я, полагаю, пан студент?
— Так, политехники, — подтвердил Остап и, словно извиняясь за свой вид, слегка развёл руками.
— Понимаю… — юноша улыбнулся. — Идите за мной.
Едва слышно насвистывая «Милонгу», он не спеша пошёл вдоль витрин, и Остап, выждав немного, зашагал следом. Так они миновали центр и, попетляв вокруг Высокого Замка, вошли в маленький дворик, куда выходили двери нескольких то ли квартир, то ли просто каких-то помещений. Юноша молча показал рукой на одну из дверей и нырнул назад во входную браму
[113]
, а Остап, поднявшись по ступенькам, нарочито раздельно, стукнул три раза и, не ожидая ответа, вошёл в темноватый коридор.
Помещение, в котором очутился Остап, имело неприветливый вид. Пустое, почти лишённое мебели, если не брать во внимание стола и двух стульев, оно из-за высоких тёмных панелей выглядело хмуро. Пока парень осматривался, сбоку от него открылась неприметная, скрытая швами панели дверца, и в комнату вошёл человек.
Остап повернулся и, прямо-таки физически ощутив на себе пристальный взгляд хозяина, доложил:
— Я Левко. Прибув за наказом
[114]
.
— Витаю
[115]
тебя, друже Левко, — взгляд хозяина слегка потеплел, и он представился: — Я Тарас.
— Друже Тарас, — Остап невольно подтянулся. — Меня направил до вас друже Змий, но сейчас мне надо сообщить ему…
— Что, что-то случилось по дороге? — перебил Остапа Тарас.
— Так, — Остап кивнул.
— Выкладывай, — Тарас показал парню на один из приткнувшихся к столу стульев и сел сам.
Собравшись с мыслями и не садясь, а только зачем-то взявшись рукой за спинку стула, Остап выложил:
— В поезде я случайно встретился с поручиком Зенеком и, как было мне приказано раньше, сумел завязать с ним знакомство.
— И что сейчас ты знаешь, где находится этот самый Зенек? — уточнил Тарас.
— Нет, не знаю, — Остап отрицательно качнул головой. — Но мне удалось узнать, что Зенек напрямую связан с майором.
— С каким таким майором? — Тарас внимательно посмотрел на разволновавшегося парня.
Остап догадался, что нужны пояснения и начал:
— В самом конце войны наша боёвка перехватила польскую колонну. Майор, который ею командовал, скрылся и, как оказалось, никуда не ушёл, а остался, и, мало того, я убеждён, что поручик Зенек, за которым я следил лично, подчинён майору.
— Всё передадим, но ты, друже Левко, расскажи подробнее, — и Тарас снова показал Остапу на стул.
* * *
