Поняв, что все попытки выбраться напрасны, сержант без сил опустился на ступеньку и вдруг уловил там, за дверью, осторожные шаги. Было слышно, как кто-то подошёл к двери и тронул замок. Сначала Виктор хотел подать голос, но решив, что там, наверное, сторож, удержался.
Однако тот, у двери не уходил. Наоборот, снаружи долетела глухая возня, металлический скрежет, треск и вдруг сбоку обозначилась светло-серая полоса, откуда знакомый голос тихо окликнул:
— Братка, ты живой?..
Сообразив, что это его младший брат, сержант изо всех сил толкнул дверь и, отозвавшись:
— Живой я, живой… — вылез из погреба.
Какое-то время братья стояли молча, прежде чем Виктор, вдоволь надышавшись чистым воздухом, глухо спросил:
— Гнат этот, кто теперь?
— Полицай, старший у нашему сели, — сдавленно ответил Пётр. — Це вин, гадяюка тата вбив.
— Что? — вскинулся Виктор. — Да я его, падлу, топором…
— Не треба топор, — перебил его Пётр. — У мене карабин есть…
— Значит, посчитаемся, — с угрозой отозвался Виктор и, поддерживаемый братом, зашагал в темноту…
* * *
Сытые кони шли бодрой рысью, в такт постукивая копытами по асфальту. Рессорный экипаж с щегольски откинутым верхом мягко катил по ровной дороге, и, только когда возница, пропуская очередной встречный грузовик, из осторожности брал круто вправо, ошинованные колёса, скатываясь на булыжник обочины, начинали дробно стучать.
Пассажир, удобно устроившийся на кожаных подушках сиденья, несколько напряжённо провожал взглядом каждый автомобиль, то и дело проносившийся по шоссе. От этого Стрильцу, а пассажиром был именно он, становилось немного не по себе. По его мнению, Головной штаб УПА, куда он сейчас направлялся, следовало расположить в другом месте.
Правда, с одной стороны шоссе рос густой лес, а с другой — изредка попадались крестьянские поля, и там виднелись приткнувшиеся где-нибудь с краю строения одинокого хутора. А вот больших сёл по пути не было, и Стрилець подумал, что, вероятно, местность здесь малонаселённая.
С момента выезда пошёл уже третий час, и, зная, что его должны ждать, Стрилець всё с большим беспокойством поглядывал по сторонам, опасаясь, как бы притомившийся возница, не проглядел поворот. Но волновался он зря. Довольно скоро на обочине замаячил одинокий всадник, и, приглядевшись, Стрилець увидел, что тот стоит именно там, где к шоссе подходит просёлок.
Дождавшись, когда экипаж поравняется с ним, всадник, а как разглядел Стрилець, это был гайовый
[203]
, приветственно махнул рукой и затрусил к лесу, показывая дорогу. Возница, натянув вожжи, сбил рысивших коней на шаг и тоже свернул на просёлок.
Вот теперь-то Стрилець почувствовал разницу. На плохо накатанной колее экипаж то подкидывало вверх, то так клонило в ту или другую сторону, что пассажир вынужден был хвататься за край сиденья. Впрочем, так мотало недолго. Через пару километров колея выровнялась, на дорогу выехали ещё двое вооружённых гайовых и, сопровождая экипаж, пристроились сзади.
Как догадался Стрилець, это была штабная охрана, и не ошибся. Довольно скоро впереди замаячила лесничувка
[204]
, у ограды которой торчал стийковый
[205]
. Стрилець понял, что это и есть штаб головного атамана и удивился. От лесничувки до оживлённого шоссе было всего километров пять.
В доме Стрильца встретил бунчужный
[206]
, представившийся адъютантом головного атамана. Он сообщил, что головной сейчас в Варшаве, а ему приказано встретить представителя Провода и проинформировать его в полном объёме. В отличие от Стрильца, одетого в цивильное, бунчужный был в полной форме: галифе, френч и мазепинка
[207]
с кокардой, украшенной золотистым тризубом.
Заметив, какое впечатление его вид произвёл на представителя Провода, адъютант улыбнулся:
— Удивлены, друже Стрилець?
— Ещё бы, — подтвердил гость, но добавил: — Вот только мне кажется уж очень до шоссе близко. По слухам головной атаман вроде бы находится совсем в другом месте.
— Конечно, выбор места необычный, — согласился адъютант и пояснил: — Однако так намного удобнее держать связь.
— А вдруг немцы? Здесь же штаб, — обеспокоился Стрилець.
— А что немцы? Пусть приезжают. Лесничувка как лесничувка. Идёмте, я вам кое-что покажу. Заодно там спокойно и поговорим. — Адъютант снова улыбнулся и пригласил Стрильца следовать за ним.
Потайной лестницей они спустились в оборудованный под домом бункер, представлявший собой несколько изолированных комнат, соединённых общим коридором. Проходя мимо, Стрилець заметил в одной из них типографский станок-американку и поинтересовался:
— Вы что, и листовки здесь печатаете?
— Нет, только штабную документацию, — ответил бунчужный и, открыв следующую дверь, пригласил представителя Провода заходить.
В помещении, обставленном как штабной кабинет, бунчужный усадил гостя, сел сам и перешёл к делу.
— Друже Стрилець, как вы знаете, с самого начала мы вооружились за счёт оружия, брошенного на поле боя, и стали гнать банды НКВД с нашей земли. Потом была организована Полесская Сичь, и в скором времени мы стали хозяевами на освобождённой территории. Потом в каждом местечке был размещён гарнизон силою до батальона, а в каждом селе имелась по меньшей мере сотня.
— Да, — перебил бунчужного Стрилець. — Мы тоже не сидели сложа руки. Нами была создана администрация, а в сёлах поставлены старосты.
— Так, мы действовали вместе, — согласился бунчужный и продолжил: — Вот только там, где уже не было большевистских диверсий, немцы сразу взялись ликвидировать местные оборонные силы и ставить свою администрацию.
— Знаю, — немедленно поддержал бунчужного Стрилець. — У нас они даже стали восстанавливать колхозы, а там, где оставались единоличные хозяева, немцы обложили их такими налогами, что при имеющемся тягле сдать контингент
[208]
практически невозможно.
Бунчужный вежливо позволил Стрильцу выговориться и после небольшой паузы сообщил:
— Уряд УНР дал директиву перейти в подполье и приступить к организации малых, но подвижных боевых единиц.
Это известие вызвало удивление Стрильца, и он, не скрывая разочарования, с жаром принялся убеждать бунчужного:
— Но тогда получается, что немцы отодвигают нас на второй план, и, больше того, судя по всему, ни о какой независимой Украине речи нет. А как они ведут себя? Пересични
[209]
украинцы не имеют никаких прав, и им остаётся только тяжка праця
[210]
на нового оккупанта. Я уж не говорю, как немцы обращаются с пленными. И я прибыл сюда в штаб головного атамана, чтобы узнать, як вин сбираеться дияты
[211]
.
