Ненужные вопросы. Гора ненужных вопросов. Еще более ненужных, чем обычно.
— Ты давно ждешь? — услышал он за спиной голос отца.
Тоже ненужный вопрос, но его все задают и поэтому он кажется нормальным.
— Нет, я только приехал.
— Поезд отходит через десять минут. Вам надо спешить, — предупредил Дзено.
Он крепко обнял Гвидо и протянул Ансельмо руку, в которой была маленькая синяя книга.
— Это мой дневник, — сказал Дзено. — Я больше не могу следовать за полосами света. Я слишком стар. Но может, среди этих слов ты найдешь ответ.
Ансельмо взял дневник, крепко сжав всеми пальцами полотняную обложку. И понял, что у него в руках очень ценная вещь. Ценная, как все вещи, которые проходят через время и остаются живыми.
— Спасибо.
Старый тренер приложил руку к груди:
— Знаешь, я задавал себе тогда много ненужных вопросов. А потом понял, к чему они все.
Ансельмо хотел, чтобы посланник и ему сказал, к чему все эти вопросы, но тот мочал. Потом сел на велосипед, который он одолжил Ансельмо. Велосипед Ады.
— Счастливого пути! — пожелал Дзено на прощанье.
— Тебе тоже, — ответил Гвидо.
Педали закрутились беззвучно, несмотря на возраст сцепления, и посланник медленно поехал домой. Налегке.
— Ты готов вернуться? — спросил отец, направляясь к входу в вокзал.
Ансельмо подумал о задраенных окнах поезда, на котором они должны были ехать в Рим. Если бы только можно было выставить голову из окна. В ветер. В полную панику запахов. Может, тогда он был бы готов вернуться.
— Ансельмо, — позвал его отец.
Ансельмо встал со скамейки и пошел за Гвидо.
— Не знаю.
— «Не знаю» звучит лучше чем «нет».
Ансельмо улыбнулся:
— Надеюсь.
— Давай пошевеливайся, поезд отходит.
Ему вдруг подумалось, что было бы не так уж плохо остаться в Милане, спрятаться среди велосипедов Дзено, говорить о прошлом и никогда не садиться в этот поезд, не возвращаться к Грете. К этим глазам, которые ждали того, чего он не мог ей дать.
Говорят, в любви побеждает тот, кто бежит.
Кто это говорит? Тот, кто бежит? Или тот, кто любит? Ясно одно: он бы сбежал с превеликим удовольствием. Но она бы за ним не пошла. И кто бы тогда выиграл? В любви…
— Седьмой путь, — перебил его мысли Гвидо, читавший табло отправлений.
Несколько минут спустя мысль о побеге выцвела на путях поезда. «Красная стрела» со скоростью триста километров в час понеслась к Риму, к Грете, к невыносимой зелени леса под ее ресницами.
— Тебе не понравился пилатес?
Марта Килдэр стояла в дверях: на плечах спортивная сумка и легкая короткая куртка жемчужно-серого цвета — в тон туфлям с каблуками-стилетами.
— Не очень.
— Хочешь попробовать спиннинг? Это очень тонизирует.
Это очень подавляет. Двадцать человек с наушниками на голове, которые, как безумные, крутят педали велосипедов, не двигающихся с места.
— Не думаю, что это мой вид спорта, мама, — кратко резюмировала свои мысли Эмма.
— Ты уверена, darling? Ты ведь не хочешь, чтобы я подумала, что ты из тех, кто бежит от трудностей? Ты производишь именно такое впечатление.
Ах да. Эмма вдруг забыла, что для ее матери ходить в фитнес-клуб означало «производить впечатление». Впечатление человека, который ходит в правильные места, знает правильных людей, занимается правильным спортом.
— Нет, мама, ну что ты. Это было бы ужасно, — с горькой иронией выдавила Эмма.
— Я тоже так думаю. Ничего, мы подыщем подходящий для тебя вид спорта. Не переживай, в клубе масса самых разных занятий, и с лучшими инструкторами, заметь.
Клуб, клуб — мать ни о чем больше не думает. Эмма ненавидела фитнес, но должна была найти способ угодить матери, причем так, чтобы шага больше не ступить в спортивный зал.
— Я подумала: может, мне пойти побегать сегодня вечером? Так просто, чтобы закрепить все, что мне дал пилатес.
Вот и способ нашелся.
— Отличная мысль. Где ты будешь бегать?
— На набережной.
Синьора Килдэр посмотрела на нее с сомнением:
— Только оставайся в центре, на окраинах очень опасно, никогда не знаешь, кого там можно встретить.
Эмма молчала.
— Обязательно сделай растяжку перед пробежкой. А то еще потянешь мышцы.
— Хорошо.
— И возьми телефон. Я не буду отключать свой на занятии.
— Хорошо, мама.
— Ну, я пошла. Хорошей пробежки, darling.
Эмма улыбнулась каменным лицом и помахала рукой туда-сюда, как деревянная кукла.
— Пока.
Потом пошла в свою комнату и бросилась на кровать, даже не думая выходить из дома. Но она не учла одного: Зверек все слышала.
Это чудесное прозвище дала ей Лючия, когда в первый раз увидела домработницу семейства Килдэр. У Зверька были длинные черные волосы с редкой проседью, тянувшейся от висков, и она напомнила Лючии влюбленного хорька из мультфильма «Луни Тюнз».
— Синьора говорит, что синьорина должна бегать сегодня, — громко объявила Зверек, входя в комнату Эммы. — Я готовлю ужин, когда вы вернетесь. Когда вы вернетесь?
Эмма фыркнула:
— Я плохо себя чувствую. Я, наверное, не буду сегодня бегать.
Она тут же поняла, что сделала неверный ход. Банальный предлог, затертый, пускавшийся в ход тысячи раз. Только разозлила Зверька, и больше ничего. Домработница подлетела к шкафу, распахнула дверцы и резкими движениями выложила из него спортивные штаны, кроссовки, носки и майку. Сложив свои трофеи на кровать, она встала прямо перед Эммой и скрестила руки на груди:
— Через пять минут синьорина готова бегать. Не забудьте телефон.
Этот дом был адом, населенным чудовищами. Один из них носил туфли на каблуках-стилетах, у другого была двухцветная голова, а третий вообще никогда не появлялся, но его отсутствие было не менее чудовищно. Сбежишь от одного монстра — тут же объявится другой и начнет тебя тиранить. И ты понимаешь, что выхода нет. И что из двух зол надо выбирать меньшее. Обычно меньшим злом оказывалась Зверек. Эмма быстро оделась, собрала волосы в высокий хвост и взяла телефон. Она уже положила его в карман, как ей в голову пришла спасительная мысль:
— Привет, Лючия, как дела?
— О, привет. Хорошо.
— Что делаешь?
— Ничего…
— Не хочешь побегать со мной?
