Торуньский мирный договор подразумевал выплату репараций и выкупа за пленных в четыре этапа. Чтобы собрать средства на первый платеж, магистр совсем недавно, двадцать второго февраля, собрал прусские дворянские сословия в Остероде. Предложение заключалось в следующем: города соглашались внести чуть менее двух процентов от своих владений в орденскую казну. Разумным условия тевтонов сочли все представители за исключением Данцига. Поскольку решение не было единогласным, пришлось созывать второе собрание.
На сей раз к несогласному Данцигу примкнул и Торн – эти два ганзейских города всегда старались подчеркнуть свою независимость от ордена. Ничего другого фон Плауэну не оставалось, как силой заставить отщепенцев признать законность требований. Вскоре Торн был вынужден уступить, но вольнолюбивый Данциг, продолжая держать оборону, и до сих пор отвергал любые указания. А если первая часть платы не будет вовремя передана поляку, то неизбежно последуют «воистину демонические штрафные санкции, к которым подлый аспид и нечестивец Ягайло принудил Божий орден»…
Когда копыта трех свежих коней ступили на землю Помереллии, весна уже выгнала зиму взашей. Робкие снежные островки еще лежали на полях, окруженные подснежниками, но осмелевшее солнце беспощадно истребляло всякие клочья наскучившей зимы, которые холодные ветра не успели забрать с собой. На деревьях набухали почки, из рощ доносились восторженные птичьи трели, озера освободились от ледяных оков. Крестьяне на захудалых кобыленках везли на поля навоз, их чумазые детишки тащили за собой санки, разыскивая еще не до конца оттаявшие горки.
Фалькенбургский комтур обмолвился, что магистр собирался на второе воскресенье Великого поста присутствовать на торжественной обедне в родном Шветце. Прежде чем проводить Матиаса, надлежало сообщить Генриху добрые вести из Фландрии. На подъезде к колыбели гохмейстера ловкий мальчишка, не слезая со скакуна, острым шилом тут и там прокалывал березы, набирая в кувшинчик прозрачный сок.
Парень объяснил изумленному Джасперу, что как только появится вторая капель, березы, просыпаясь раньше других, начинают гнать по стволу «белую кровь». Но собирать ее надо осторожно, не топорами махать, как иные недоумки, а аккуратно просверлив отверстие в нескольких деревьях, сцеживать постепенно и после заткнуть ранку пробкой, чтоб она не обескровила хозяйку. Времени на окучивание целой рощи у троицы, конечно, не было, однако по глотку каждому из путешественников вполне хватило.
– Тебя только за смертью посылать, Бронте, – младший из фон Плауэнов едва не сбил Пса с ног, когда подскочил к нему на входе в зал капитула. – Ну, что сказал лысый пройдоха Жан?
– Мне стоило немалых трудов упросить его принять нашу сторону в борьбе против христопродавцев и схизматиков, – вручив письмо кузену гохмейстера, Гектор подошел к сидевшему во главе стола магистру. – Брат Генрих, можете отправлять к нему миссию нотариусов – пусть составляют договор. Он согласен.
– Твои заслуги перед нашим смиренным орденом трудно переоценить, – прусс заметил, что фон Плауэн-старший немного осунулся, постарел, движения замедлились, речь стала не такой четкой, как прежде. – Можем ли мы что-нибудь для тебя сделать, Гектор?
– Да, господин Верховный магистр. Есть у меня одна просьба…
– Не тяни, Бронте. Чего тебе? – брат гохмейстера, поглощенный чтением письма, в радостном расположении духа шумно плюхнулся на стул. – Денег дать не можем – на счету каждый брактиат, заранее предупреждаю. Сами крохи собираем.
– Я хочу выйти из ордена, – глубокий вздох прусса обжег лицо гохмейстера.
– Хорошо. Мы отпускаем тебя. Бумаги с собой? – исхудавшая рука оставила на протянутом полубратом листке контракта, который тот всегда носил с собой, оттиск печатки. – Не сомневаюсь, у героя Танненбергской битвы есть на то очень серьезные причины. Не слушай Генриха. Ты заслужил вознаграждение. Оливер, распорядись.
– Спасибо, брат Генрих. Быть может, могу еще чем-нибудь вам помочь?
– Бронте, хочешь помочь – отправляйся в Данциг. Я даю тебе право вешать любую свинью, что откажется поспособствовать общему делу. С музыкой и флагами они приветствовали поляка, когда мы, – особенно Генрих-младший подчеркнул слово «мы», – поливали своей кровью брусчатку Мариенбурга. Сатанинское отродье фон Ренис продолжает мутить воду – я самолично отсеку его гнилую тыкву.
– Что будет дальше, господин Великий магистр?
– Для начала предстоит разобраться с мятежниками в Данциге – Генрих прав. Мы не можем пропустить платеж, иначе наша честь пострадает окончательно. Как же нищий орден может заправлять целым государством?
– Это отребье толком не платило налоги почти сто пятьдесят лет! Сегодня у них просят, и не для себя, малую толику, но им даже это кажется вопиющим беззаконием. Ничего, бьюсь об заклад, месяца не пройдет, как они сами приползут к нам на коленях. Вот тогда я встречу их железным кулаком, можешь не сомневаться!
– Я рад, что мне довелось служить такому великому человеку, как вы! – преклонившись перед главой Тевтонского ордена, Гектор поцеловал его руку. – Бесценный опыт, приобретенный в вашем ордене, я пронесу через года и многократно приумножу его. Воевать я больше не хочу, но если вдруг возникнет какое-нибудь неотложное поручение, то для меня станет великой честью вновь послужить вам и ордену.
– Ты хороший солдат, Гектор, – магистр ласково погладил прусса по голове. – Мне жаль расставаться. Но коли так угодно тебе, иди с миром. Благослови Святейший Боже твои будущие дела и затеи.
Я буду молиться за тебя, ступай.
– Слышь, Бронте, а ты не находил еще те камушки, помнишь? – с надеждой в глазах фон Плауэн-младший уставился на полубрата. – Я не для себя, ты не подумай! Пруссия в беде, а их так хорошо разобрали, эх…
Дорога к Людвигсдорфу проходила через Танненбергское поле. Больше десяти тысяч человек нашли здесь свою смерть. За прошедшие со дня битвы девять месяцев захоронили лишь самых знатных и именитых, остальные так и продолжали медленно гнить. Крестьяне, опасавшиеся надышаться «трупной вонью» и самим улечься рядом, обходили это место далеко стороной. Осторожный Матиас тоже предложил пойти в обход леском. Картина на поле воцарилась еще ужаснее, чем летом.
Над изуродованными телами, у многих из которых были отрублены ноги – так удобнее стягивать сапоги, вились полчища мясных мух. Животные обглодали или растащили останки павших. Все поле превратилось в огромное черное пятно, где перестала расти трава и цвести цветы. И никогда уже родственники не придут проститься с умершими, а их тела не будут преданы земле.
Проезжая мимо, Джаспер и парень перекрестились, а Пес мысленно перенесся в прошлый год. Он до мельчайшей детали помнил свой первый и последний ратный бой. Помнил, как они стояли тесными рядами в ожидании сигнала к началу атаки. Как татары первыми ринулись в бой, затем удар артиллерии, после натиск литовцев… В битве прусс обрел настоящие сверхспособности, они спасли жизнь ему и его друзьям. Но всем помочь невозможно. Почему Бэзил выбрал именно полубрата? Похоже, узнать самую главную тайну уже не доведется, ведь он отказался от продолжения испытаний.
