– Мы можем открыть вам ворота.
– Что вы хотите взамен?
– Тридцать тысяч золотых!
– Не много ли? Надорветесь уносить.
– Не ваше дело, – постоянно оглядываясь по сторонам в страхе, что их могут услышать, чех заметно нервничал.
– Хорошо, я доложу королю, – пригладив лысину, рыцарь развернулся, чтобы уйти. – Приходи завтра в это же время. Я сообщу наше решение.
Полубратом на миг овладело нестерпимое желание прямо на месте разорвать Сокола на куски. Неужели почти два месяца стойкой обороны крепости предатель хочет отправить в тартарары? Пока никто, кроме Ясека, не предлагал поднять решетку ворот. Или… он такой не один? А вдруг замок кишит изменниками? Как же им раньше не пришло в голову, что предателем может оказаться каждый, особенно среди наемников. Надо сообщить фон Плауэну и срочно что-то делать.
Той же ночью Пес поднял обоих Генрихов и рассказал о сговоре, что ему случайно удалось подслушать. Сокола, как он был – в ночной рубашке, схватила стража и приволокла, толкнув на колени, к ногам временного магистра. Сначала чех отрицал все обвинения, но когда фон Плауэн-младший, потеряв терпение, с хрустом сломал Ясеку мизинец, тот, спотыкаясь почти на каждом слове, признался в тайных переговорах с вражеской стороной.
Следующим утром гарнизон и горожане увидели тридцать голов, торчащих над поверхностью земли. Чеха и весь его отряд закопали живыми и строго-настрого запретили всем поить или кормить предателей. А если кому-нибудь придет в голову помочь отступникам, то его самого без долгих разбирательств зарядят в бомбарду вместо ядра.
Чтобы отбить у наемных солдат охоту вступать в переговоры с неприятелем, до гроша рассчитались с каждым воякой. Им показали, что деньги есть и не стоит беспокоиться о возможной неуплате жалованья – сколько отслужат, столько и получат! Не дождавшаяся Сокола в назначенное время польская сторона потеряла последнюю надежду захватить замок.
В результате теплым осенним днем в пик листопада – девятнадцатого сентября, в день чуда святого Януария, Ягайло вслед за своим кузеном снял осаду. Вдогонку его войску катапульты метнули три десятка обезвоженных мертвых тел. Как и предсказывал Тронд, к концу октября почти все прусские города, захваченные или по доброй воле сдавшиеся полякам, были отвоеваны. В момент, когда над страной нависла смертельная угроза, решительность действий и хладнокровие временного магистра спасли ее от гибели.
Генрих фон Плауэн-старший впервые проявил себя как неоспоримый лидер. Это было его главнейшим боевым крещением, и сорокалетний выходец из маленького немецкого городка Фогтланд с достоинством вышел из нелегкого испытания. Обстоятельства сложились таким образом, что в битве под Танненбергом погибли почти все гроссгебитигеры
[112]
ордена. Уцелеть посчастливилось лишь одному – Вернеру фон Теттингену, верховному шпитлеру и по совместительству комтуру Эльбинга.
Правда, выжил он только потому, что бежал с поля боя. Вот почему рыцарю хватило ума и совести не выдвигать себя на пост Великого магистра. Другим неоспоримым претендентом на руководящую должность мог бы стать видный военачальник, комтур Новой Марки Михель Кюхмайстер фон Штернберг. Но достойный муж был захвачен в плен в ожесточенной схватке у Коронова.
Поэтому сомнений ни у кого не оставалось. Единственной возможной кандидатурой становился и так почти четыре месяца действовавший от имени магистра Генрих фон Плауэн-старший. Через неделю после дня Поминовения всех усопших, когда горожане мало-помалу начали возвращаться к довоенной жизни, во дворце Великих магистров, расположенном в среднем замке, в десятом часу дня собрались тринадцать человек.
В окружении красных стен, под сводчатым потолком, расписанным красно-зеленой вязью, изображающей незатейливые геральдические мотивы, на плиточном полу стоял большой темного дерева прямоугольный стол. Торжественность момента подчеркивали стрельчатые окна, придававшие дворцу вид хорошо укрепленной церкви, в которой каждая частичка была наполнена Божьим прикосновением. Вокруг стола с доброго благословения главного столичного священника собралась уполномоченная коллегия. Капитул в составе восьми братьев, четырех полубратьев и того самого священнослужителя призывался избрать «храброго, честного, умного и богоугодного» рыцаря в качестве Верховного магистра Немецкого ордена.
Всем и так было заведомо известно, кто станет во главе рыцарской организации. Но процедура подлежала исполнению с обязательным соблюдением всех правил независимо от времени и условий. Обычно, до таких исключительных обстоятельств, гросс-комтур в присутствии высшего руководства и многих рыцарей из округи и удаленных местностей выдвигал кого-либо первым в предстоящую коллегию. Если все соглашались, то появлялся первый выборщик, который рекомендовал второго. Когда второй выборщик тоже утверждался, то уже двое выбирали третьего. Дальше трое четвертого. И так до тех пор, пока не изберутся тринадцать человек.
Затем на закрытом заседании каждый по очереди называл имя претендента, если этот кандидат не набирал большинства голосов, то предлагался другой. Как только предложенное имя поддерживалось большинством, то выбранный человек и становился магистром. Но тем судьбоносным вечером по понятным причинам коллегию созвали из тех, кто находился под рукой. Генриха-старшего назначили первым лицом духовной корпорации открытым голосованием.
– Старший брат наш и благодетель Генрих, – настоятель замковой церкви имени Святой Девы Марии развел руки над склонившимся перед ним фон Плауэном, – клянешься ли ты, покуда хватит сил твоих, оберегать наш орден от внутренних и внешних страданий?
– Клянусь, святой отец, – новый магистр перекрестился.
– Клянешься ли ты перед Господом Богом, хвала ему и смирение наше, защищать слабых и угнетенных в землях Пруссии, чтобы не утратили они веру во Вседержителя и каждый день проводили с пользой?
– Иисус мой свидетель, клянусь!
– Клянешься ли ты, Генрих фон Плауэн, достойный сын основателей сего священного ордена, да хранит его Господь, беспрестанно молиться за праведные и грешные души наши и всех наших сторонников?
– Да, отче, клянусь, – перекрестившись в третий раз, Генрих с достоинством встал и расправил плечи. – Пусть меня постигнет суровая кара Божья, если нарушу слова свои и отрекусь от братьев моих и мирян, чина духовного не имеющих. Под страхом низвержения души моей собственной в адское пекло обещаю не щадить себя в борьбе за укрепление и процветание ордена нашего. Да помогут мне Пресвятая Дева, святые апостолы и Господь Бог! Аминь.
– Тогда помолимся, братья! – В трапезную вошли два дьякона и, встав позади святого отца, красивыми голосами нараспев стали читать специальную для таких случаев молитву: – Всемогущий и вечный Господь, смилуйся над слугой Твоим и направь его в милости Твоей по пути вечного спасения, дабы по воле Твоей возмог он пожелать угодного Тебе и совершать то во всей добродетели через Господа нашего…
