Вдруг Пса вновь кольнуло какое-то странное предчувствие, что-то необычное заставило его изменить маршрут, и он, вместо того чтобы идти дальше в крепость, повернул налево. С каждым пройденным шагом покалывание усиливалось: так обычно бывает, когда с нетерпением ждешь чего-нибудь важного.
Из-за черепичных крыш показался острый шпиль кирхи Святой Барбары, места, где крестили и отпевали сотни горожан. Молчаливая обитель свадеб и похорон, жизни и смерти. Подле нее, обнесенное камнями и окутанное вечерней тишиной, скромно ютилось старинное кладбище. Его хозяйки – две старые-престарые липы – низко склонились под тяжестью выпавшего снега, будто оплакивая ушедших. Только неприветливые вороны, облюбовавшие голые ветки, недовольно блестели черными бусинками-глазами.
Почти все могилы, тайники многих знаний, были придавлены плитами с одной единственной надписью, кроме даты и имени: «покойся с миром». На видном месте показалась заснеженная насыпь. Здесь некогда захоронили бродячего проповедника, убитого шайкой дерзких разбойников – их бездыханные тела горожане вскоре выбросили в овраг около острова Ломзе. Многие верили, что на могиле святого человека происходят чудеса исцеления, и к ней приезжали даже за десятки миль.
Погост в действительности был маленьким, поэтому ямы, бывало, раскапывали и хоронили в них других умерших. В одном известном захоронении находилось не менее четверых усопших. Могильные камни в виде распятия могли себе позволить немногие: в основном церковь и богачи. Священников погребали под изображением чаши, а дворян – под их собственными гербами. Точно так же дядя и Гектор заказывали крест для своей семьи, преданной земле у альтштадтской кирхи Святого Николая.
Для детей на кладбище отвели специальный закуток. Вот уж где в могилках нашел вечный покой не один десяток маленьких жителей: каждый десятый умирал в первый месяц жизни, а треть не доживала до пятилетнего возраста. К сожалению, многие матери тоже уходили прямо на руках повитух. Но, как ни странно, на стародавнем кладбище не ощущалась печаль и не пугал запах смерти. Наоборот, прусс ненадолго даже обрел умиротворенность от безмятежной тишины.
– Гектор! Стой, не оборачивайся. – С Пса моментально слетело легкое оцепенение, на миг сковавшее его. – Прошу тебя, не оборачивайся!
– Дядя? – Племяннику стоило неимоверных усилий не повернуться и не наброситься с объятиями на родного человека, исчезнувшего непонятно куда почти два года назад. – Но почему? Что случилось, где ты был?
– Сейчас не время! У меня всего несколько минут. Скоро тебе предстоит встретиться с очень серьезным противником.
– Я знаю, дядя. Но…
– Подожди, послушай. Я постараюсь помочь тебе одолеть недруга. Ничего не спрашивай. Мы еще успеем повидаться. Ты в большой опасности. Над тобой нависла нешуточная угроза, Гектор. Пока расскажи лучше – ты как?
– Да что я. Воевал, женился, сейчас в ордене. Большинство братьев тяжело захворали, – повернув голову, полубрат пытался хоть краем глаза глянуть на родственника. – Почему ты прячешься, дядя?
– До поры мне придется скрываться. Совсем скоро ты все узнаешь, малыш, – опекун приблизился к племяннику сзади. – Взгляни, только снегу нет забот до дел людских. Он ничему не подвластен, падает и падает тихонько сверху… Я всегда тебя очень любил, Гектор.
Пес не выдержал и обернулся – позади никого не было. На кладбищенском снегу виднелись только собственные следы. Будто ему померещился разговор с дядюшкой. Словно над ним пошутили. Но он отчетливо слышал знакомый голос. Куда делся дядька? Что происходит? Еще раз прозвучали предупреждения об опасности. Снова чертов враг. Кто он? Дьявольщина какая-то. В надежде оглянувшись напоследок еще раз, Пес перешагнул через невысокую оградку: нужно было немедля мчаться в замок, как знать, может, загадочная хворь наповал уложила весь орденский гарнизон…
Вопреки ожиданиям, но согласно утверждению Михаэля, в казармах было тихо. На входе караульный сказал, что почти все кнехты и слуги пошли на поправку. Действительно, за несколько часов отсутствия серого брата в дормитории навели чистоту и порядок. Всю слизь и гной вычистили, белье поменяли. Измученные обитатели, мирно похрапывая, крепко спали. Не слышался ни единый звук. Все вернулось на круги своя.
Казалось, болезнь отступила, точно ее никогда и не было. Или это только затишье перед бурей? Что, если назавтра никто не проснется? Что, если зараза, глубоко застряв в каждом человеке, сожрет его за ночь? Оставался единственный способ это проверить. Все равно домой идти Гектору не хотелось, и он как можно тише устроился на свою койку рядом с лежанкой Йоганна.
Постепенно мысли о загадочной встрече на погосте сменил тревожный сон. Так плохо Псу еще никогда не спалось, разве что в темнице. За окном уже задорно выглянуло солнышко, его первые лучики, весело проникая сквозь грязные окна, беспорядочно шарили по уставшим лицам служебных, когда в казарме раздался резкий оглушительный хлопок, а затем пронзительные вопли. Прусс в секунду спрыгнул с кровати. Все помещение наполнил знакомый острый запах, запомнившийся еще с далекого детства.
Давным-давно, через несколько лет после смерти родителей, дядя водил маленького дворянина на открытую площадку неподалеку от Штайндамма. Там тевтоны на потеху всем горожанам испытывали новое орудие – «железную змею». Длиной в два с половиной локтя и калибром в полуштофовую
[123]
кружку, эта пушка, которую зеваки тут же окрестили «банкой», одним выстрелом в щепки разнесла бочку, поставленную на расстоянии пяти кетт
[124]
. Но Гектору из этого представления больше всего запомнился запах. Он чем-то напоминал смрад раскаленной серы, смешанный с горьким ароматом тлеющего угля. Дядя объяснил, что так пахнет порох – давнее изобретение узкоглазых мудрецов, живших за многие мили на восток отсюда.
Как раз эту смесь и унюхал чувствительный нос Пса. Выстрел был произведен недалеко от его кровати, поскольку небольшой пятачок пола, на который вскочил полубрат, был весь затянут густым и едким дымом. Из беспорядочных криков становилось ясно, что кто-то кого-то застрелил из ручной бомбарды, невесть откуда взявшейся в дормитории.
Когда дым немного рассеялся, Пес увидел в углу уткнувшегося лицом вниз кнехта с багровым пятном на серой рубахе. Когда служебного перевернули, он уже не дышал и глаза его остекленели. Недалеко от него стоял тот самый лопоухий солдат, что еще вчера страдал от поноса.
В руках он сжимал небольшую бомбарду, из которой, очевидно, и стрелял. Разумное предположение подтверждала тонкая струйка серого дыма, медленно выползающая из короткого ствола оружия. Вид убийцы представлял собой крайнее удивление: все его жилы напряглись, рот был открыт, словно у выброшенной на берег рыбы.
Как только он разжал пальцы и ручная «банка» с грохотом выпала на дощатый пол, все присутствующие, образовавшие вокруг служебного широкий полукруг, начали понемногу тянуться к выходу. Менее чем через минуту в комнате остались только два ничего не понимающих человека, еще через одну к ним присоединились двое других – уже зрячий трапиер и старший оружейник.
