У лотков напротив запасался в дорогу вином один прелюбопытный тип. То был странник-одиночка. С изогнутым посохом, в длинной шерстяной накидке и широкополой шляпе, бодрого вида старичок с довольной улыбкой потирал руки в перчатках с наполовину отрезанными пальцами перед пузатым бочонком. Курятину присматривали себе, судя по натруженным мозолистым рукам, цеховики-работяги, их неугомонные детишки бойко скакали вокруг клетей с птицей, потешая весь честной народ.
Переполненный счастливыми воспоминаниями детства, Пес направился к свиной линии. Найти женушку труда не составило. Во-первых, ростом Анна уродилась выше среднего, а, во-вторых, ее звонкий голос не раз поднимал не только домочадцев, но и соседей на три дома около трактира. Девушка, нахмурив брови, сосредоточенно ощупывала предлагаемых поросят.
Тех, которые пронзительно визжали или норовили вырваться, она возвращала хозяевам. Наконец Анна отобрала пару более-менее спокойных розовых малышей и добавила продавцу три хальбшоттера, чтобы организовал доставку животных. Дохнув пару раз на руки, жена полубрата уже было развернулась в обратную сторону, но тут проворно подоспел Пес.
– Ну что, почтенная фрау, вы довольны сегодняшним уловом? – Гектор взял ладони жены в свои и приложил их к груди.
– Что там стряслось в крепости? – голос девушки дрожал, она и вправду была обеспокоена положением дел.
– Гуго умер… Остальные поправились. Сегодня вечером похороны. Завтра комиссия приезжает. А ты… Не обижаешься на меня?
– Гектор, если бы я каждый раз на тебя обижалась, мы не прожили бы и недели! Помилуй, Господи, и спаси душу раба твоего вечного. Пресвятая Дева, защити орден и мужа моего…
– Ну, довольно, Анна. Опять ты за старое. Пойдем-ка лучше к Шварцу, – обняв супругу одной рукой за плечи, прусс повлек ее на Кремер-брюкке.
Знаменитый Лавочный мост был построен самым первым. Он соединял Альтштадт и Кнайпхоф, проходя над рекой Новый Прегель. Сам мост числился в собственности Старого города, но лавки, расположенные на нем, принадлежали ордену. Вот одним из тамошних лотков и заправлял добрый дедушка Шварц. Уже более ста лет их семейство по старинному германскому рецепту, сохранявшемуся в строжайшем секрете, готовило потрясающую закуску – сосиску в тесте.
Единственным человеком во всем Кёнигсберге, кто не только знал рецепт, но и имел право торговать сосисками, был старик Шварц. Орден обязал его работать на государственной площадке, но существенно снизил налог. Словом, вся сосисочная семья внакладе не осталась. Туда-то известный любитель такого лакомства полубрат Гектор и потащил свою жену, потому как сам уже и забыл, когда пробовал его последний раз.
Чтобы пройти к мостику, нужно было сначала миновать ворота Святого Георга, а прежде проследовать вдоль бань и винного погреба дядюшки Радзеуша. Подручный банщика – взлохмаченный мальчишка-зазывальщик – во все горло кричал, что печи натоплены и вода готова. Первые пять посетителей получат бесплатную стрижку и бритье.
В перечень услуг также входили срезание мозолей и вычесывание вшей. Воодушевленные заманчивым предложением несколько пропахших рыбьими потрохами рыбаков, оставив тюки с лещом да плотвой у дверей, поспешили в парильню, чтобы начало литургического года встретить чистыми не только душой, но и телом.
Предприимчивый поляк Радзеуш не один год бился за разрешение от ордена хотя бы несколько дней в году, а особенно перед адвентом, устраивать «проверку товара». Он выставил прямо на улицу чан с вином и предлагал любому желающему лично снять пробу с «самого благостного и живительного напитка этой зимы».
Охочих до попойки нашлась целая куча, так что двум наблюдательным помощникам пришлось следить, чтобы в одни руки уходило не более одной чаши. Все равно это не помогало. Толпящийся народ лез по головам, переодевался, изменял голоса, тянул свои кубки и спихивал тех, кому посчастливилось застолбить место на табуретках, заботливо расставленных у лохани.
Действительно, отовсюду слышались лишь самые лестные отзывы о качестве напитка. Некоторые из попробовавших уже лежали на земле не в силах подняться и заплетающимися языками благодарили щедрого хозяина. Это, несомненно, служило владельцу добрую службу, ибо в лавку постоянно заходили горожане, не отважившиеся напиваться на холоде, но твердо вознамерившиеся отогреться добрым винцом в домашних условиях. Следуя последним новшествам, Радзеуш, помимо прочего, за умеренную плату разливал глювайн
[133]
, сдобренный медом и анисом.
Пес и Анна с удовольствием подкрепились у Шварца, потом у его соседа-аптекаря купили несколько яблочных пирожных под сахарной пудрой, а после, сытые и согретые на обратном пути глювайном, побрели в «Медный ворон». Наступал вечер, торг закрывался, усталый люд тоже разбредался по домам. Вечерний колокол пробил первый звон. Улицы потихоньку пустели, лишь свора нищих калек яростно дралась за объедки на площади.
Перед тем как отправиться на боковую, Гектору нужно было проводить в последний путь брата фон Мортенхайма. Когда он вернулся в крепость, в пархаме кнехты уже рыли могилу, благо земля здесь еще не успела окончательно смерзнуться.
В замковой часовне привычный полумрак рассеивался шестью дюжинами свечей, расставленных в канделябр и подсвечники из «китайского серебра»
[134]
. Вокруг установленного на катафалке гроба с телом покойного плавно передвигался один из братьев-священников. Он окуривал ушедшего фимиамом и читал заупокойную молитву.
В печальные моменты отпевания в капеллу могли войти только рыцари и никто другой.
Братья лежали ничком на каменном полу, раскинув руки в стороны, как бы образуя крест. Их уста тоже шептали библейские псалмы. Внутрь Пса не пустили, но он, неверующий, особо и не рвался: не хотел нарушать единение тевтонов с Господом. Гектор, приподняв голову и оперевшись спиной о стену, просто стоял у запертых дверей, перелистывая в памяти все светлые дни, что они провели вместе с Гуго.
Потеря такого человека стала горестной утратой для всех без исключения обитателей твердыни. Иные даже не скрывали слез. Начальник гарнизона, бесспорно, слыл самым задорным и жизнелюбивым из орденских братьев. Прусс нисколько не сомневался, что послужил невольной причиной гибели своего учителя.
Выходило, что он отравил жизнь всем не только в прямом, но и в переносном смысле. Тем паче, в ордене делать больше нечего, совесть не позволит – а вдруг снова случится подобное до того, как произойдет бой с опасным соперником? Но когда же уходить? Сейчас? Или послушать Анну и все-таки не спешить? Вскоре месса закончилась, и гроб, накрытый белым бархатом с нашитым черным крестом, вынесли на улицу.
Процессию сопровождали несколько кнехтов с зажженными факелами. Гектор шел позади, стараясь не попадаться никому на глаза. Он сторонился даже Йоганна. Когда тело Гуго предали земле, каждый из присутствующих бросил на гроб горсть земли. Затем протрубил рог, и священник тихо изрек: «Да примет Господь твою добрую душу, брат фон Мортенхайм». В унисон братья ответили: «С нами Бог!» – и молча разошлись. Остался лишь угрюмый прусс, в вечерней тишине наблюдавший, как могильщики закапывают яму. В тот самый момент он поклялся честью своей семьи во что бы то ни стало расквитаться за эту смерть раз и навсегда.
