– Господи, Ты нам прибежище в род и род, – выход Его Преосвященства сопровождался чтением псалма пресвитером с южного амвона. – Прежде, нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты – Бог. Да явится на рабах Твоих дело Твое и на сынах их слава Твоя. И да будет благоволение Господа Бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй нам.
– Смиренно упреждая наше обращение к евангелию, я, с милостивейшего дозволения Спасителя нашего Иисуса Христа, – на этих словах прелата взгляды всех прихожан устремились на распятие высотой в двадцать локтей, установленное за алтарем в апсиде, – прошу вашего разрешения на прочтение молитвы во имя Пресвятейшей Троицы. Как лучи раннего солнца рассеивают ночной мрак, так же и наша вера истребляет любой нечестивый промысел. Каждая божья тварь возликовала, когда над Иудеей зажглись звезды, предзнаменовавшие рождение единственного покровителя нашего.
– Ну, это надолго – «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет». Слышали, знаем. Пойдем-ка отсюда, Гектор, – тихий голос дяди прозвучал как гром среди ясного неба.
Пес заозирался по сторонам, выискивая родственника среди десятков блаженных лиц.
– Выходи. Жду возле могилы нашего друга Гаудеккерса.
Вне себя от радости, в предвкушении новой встречи с обожаемым дядюшкой, прусс локтями стал прокладывать себе дорогу к выходу. Под шипение и недовольные взгляды прихожан он кое-как сумел выбраться наружу. Народу вокруг собора толпилось в несколько раз больше, чем внутри. Толпа, как живое существо, втянула в себя полубрата, помусолила его, потискала, пощупала карманы, увела кошелек и, наконец, выбросила из своего ледяного чрева, дохнув напоследок в лицо смрадом вчерашней попойки, тошнотворным запахом колбасных обрезков и зловонием гнилых зубов.
Могила извечного конкурента семьи Бронте Закса Гаудеккерса, нелепо погибшего, когда ему на голову случайно рухнула клеть с его любимыми кроликами, находилась слева от церкви на городском погосте. Закса погребли между вторым епископом самбийским и третьим кнайпхофским бургомистром. Столпотворение наблюдалось и на кладбище: кому не посчастливилось пробиться в собор, просто ходили вокруг, желая, чтобы на них тоже снизошла Божья благодать. У надгробия Гаудеккерса сидел, расчищая от снега эпитафию на могильной плите, плотный мужчина, чью голову скрывал меховой капюшон.
– При жизни ты был не подарок, Закс. Но мы будем за тебя молиться Господу, чтобы он не отверг твою душу, – выпрямившись, дядя Гектора повернулся к племяннику спиной. – Простит ли Он тебя… и нас всех?
– Что происходит? Почему ты прячешься? – Пес тронул мужчину за плечо, пытаясь его развернуть, но тот не поддался.
– Так спокойнее. Чтоб не узнали. Не то набегут скряги или попрошайки. У меня снова мало времени. И снова мы на кладбище…
– Да уж. Я не понимаю, дядя, что стряслось. От кого ты бегаешь?
– Ни от кого я не бегаю. Я, наоборот, искал тебя.
– Но почему ты не можешь остаться? Исчез тогда. Я не в обиде, но…
– Мой первый крест заключался в том, чтобы воспитать и вырастить тебя, – голос дяди предательски дрогнул, и Псу показалось, что он шмыгнул носом. – Второй – уйти, чтобы ты смог добиться того, чего добился. На подходе третий…
– И в чем же он заключается? – ободрившись тем, что они с дядькой заодно, полубрат широко улыбнулся.
– Спасти тебя, малыш. Иначе не сдобровать. Скоро предстоит еще один бой. Гораздо тяжелее и непредсказуемее, чем раньше. Я очень хорошо успел изучить твоего соперника. Мы с ним долгое время находились вместе.
– Но как все вышло?
– Слишком длинная история. Запомни: убить его ты сможешь только тем камнем, который… достался тебе в том кратере у Шрефтлакена. Он должен коснуться головы врага, понял? Пока они набираются сил…
– Откуда ты столько знаешь? Ты знаком с Бэзилом? Или, может, с Разгалом?
– Я давно уже варюсь в этой каше. Прости меня, малыш. – На этот раз «малыш» мог поклясться, что дядя действительно пустил слезу.
– За что?
– Это я виноват во всем, что с тобой случилось.
– Да брось, дядя. Наоборот, я тебе благодарен. Жизнь хоть как-то разнообразилась. Нелегко было порой, не скрою, но все равно лучше, чем селедкой торговать. Теперь я – человек, а не насекомое. Так что – спасибо тебе!
– Подожди хвалиться, Гектор, – тон дядьки похолодел. – Ты прошел через многое, но незаконченные дела еще остались. Иногда думаю, уж лучше бы тебя повесили.
– Что такое ты говоришь? Глупости, вздор! Будь рядом со мною – и мы выйдем, как в былые времена, сухими из воды. Не уходи!
– Я не могу, Гектор. Слушай внимательно – враг может сразить тебя только теми снарядами, которыми убили кнехта у вас в казарме. В них он неограничен, поэтому не давай ему стрелять первым. У тебя будет всего один шанс, и, если промахнешься, пеняй на себя. Он не Мартин – прихлопнет с первого раза.
– Так что, я должен швырнуть в него этим? – Пес извлек из мешочка, болтавшегося у него на шее, обломок загадочного монолита.
– Да. Только попади по башке, иначе пиши-пропало. Скажу сразу: до февраля можешь отдохнуть, побудь с семьей. Имей в виду, ты рискуешь больше не встретиться с родными. Я не шучу. А пока у меня тоже осталось одно незавершенное дело…
– Господин Гектор, господин Гектор, – звонкий мальчишеский голос отвлек прусса и заставил его обернуться – Матиас разыскивал серого брата. – Я заметил, как вы ушли. Мне почему-то стало плохо в церкви, да еще госпожа Анна отругала, я не выдержал и тоже выбрался оттуда. Вы с кем-то разговаривали?
– Что? – Пес обернулся по сторонам, но никого не увидел. – Не знаю, Матиас. Я уже ни в чем не уверен. Ну и что делать будем, умник? Как нам вернуться обратно?
О том, чтобы прорваться на службу, можно было забыть. В соседних харчевнях тоже заполонили каждый дюйм – словом, хозяину и слуге пришлось дожидаться своих, стоя на холоде. Подобно тому, как одна из голов дракона сообщает остальным, что видит, от главного соборного входа несколько слушателей, постоянно разворачиваясь, запускали в толпу, как щупальца подводного чудовища, комментарии об увиденном. Из-за вьюги их могли слышать только те, кто находился непосредственно с ними рядом. Таким образом, сведения передавались по цепочке и до Матиаса с Гектором доходили только через несколько минут после того, как была пущена первая волна сообщений.
«Читают Луку», «читают Матфея», «кто-то чихнул», «вроде, епископа сморило – не добудятся», «женщина упала в обморок» и дальше в таком же духе. До того момента, когда прозвучала заветная фраза: «славьтесь, братья, – наконец, всположил Христа в ясли», Пес думал, не доживет. Он отпустил мальчишку домой – тот порядком отморозил нос и ноги.
Сам прусс попытался согреться, представив себя в теплой бане или под палящим солнцем в песках какого-нибудь Халифата. Но усилия оказались тщетными, видимо, холод парализовал не только тело, но и волю. Пару раз от неудачи он выругался так, что стоящий справа кнайпхофец с красными заспанными глазами перекрестился.
