Даже наглая, назойливая феминистка из Университета, и та возбуждает сильнее, чем бедняжка Марджори. Да, у нее идиотские мысли, но это все-таки мысли. Марджори же думает только об обоях и чехлах. Конечно, та девица молода, а это всегда большой плюс, да к тому же по-своему миловидна, если вам нравится такая прическа — с бритой шеей, как у мальчишки (Вику она не нравилась), и если не обращать внимания на дурацкий казачий прикид. Она куда лучше смотрелась в халате, когда Вик, кипя от ярости, примчался к ней в тот вечер, чудом не разбив по дороге свой «ягуар», и чуть не высадил ей входную дверь.
У него была тогда одна цель — как следует ее напугать, а самому выпустить пар. Он собирался сказать ей, что ее исключили из Теневого Резерва, и он еще успеет объяснить в Университете, за что. И только оказавшись с ней лицом к лицу, Вик решил заставить Робин исправить то, что она натворила. Какая удача, что она принимала ванну! Полураздетая, в одном халате, она оказалась в менее выигрышном положении.
И тут память на удивление живо нарисовала Вику образ Робин Пенроуз: мокрые рыжие кудряшки, босые ноги путаются в складках белого махрового халата, который слегка распахивается, когда Робин наклоняется, чтобы включить электрокамин в захламленной гостиной. Вик видит профиль груди и розового соска и понимает, что под халатом ничего нет… Вспомнив об этом, Вик с удивлением и даже смятением почувствовал, как напрягся его половой член. И тут Марджори, видимо, искавшая под одеялом его руку для дружеского пожатия, нашла вместо нее другой орган, хихикнула и прошептала:
— О, так ты все-таки мной интересуешься?
Теперь Вику оставалось только идти до конца. Марджори сопела и стонала под ним, а он держался только потому, что представлял себе, будто проделывает все это с Робин Пенроуз, распростертой на ковре перед камином. Ее банный халат распахнулся, и под ним действительно ничего не было. Вик в упоении мстил этой упертой корове за то, что она сделала его мишенью для насмешек Брайана Эверторпа; за то, что своими дурацкими вопросами чуть не сорвал совещание; за то, что из-за нее могли пойти насмарку шесть месяцев борьбы за возрождение литейного цеха. Да, хорошо вот так отыметь ее на полу, среди бесчисленных стопок книг, грязных кофейных чашек и бокалов из-под вина, конвертов от пластинок, экземпляров «Марксизма сегодня». Голую, с рыжим пучком волос на лобке, мечущуюся и бьющуюся под ним, как актрисы в телефильмах, непроизвольно стонущую от удовольствия, когда он вонзается в нее, вонзается, вонзается…
Когда он скатился с Марджори, та глубоко вздохнула — Вик не понял, от удовлетворения или от облегчения, — поправила ночную рубашку и заковыляла в ванную. Вика охватило чувство вины и подавленности. Как в юности, когда он занимался онанизмом. Он оказался в состоянии заняться любовью с женой только под влиянием грубых фантазий с участием женщины, ненавидеть которую у него были все основания. Это очень плохо. Но гораздо хуже то, что если бы Робин Пенроуз узнала об этом, она бы самодовольно ухмыльнулась такому весомому подтверждению своих феминистских предрассудков. Отмщения не получилось. Напротив, Вик чувствовал, что потерпел моральное поражение. Неудачная выдалась неделька, мрачно подумал он, слушая, как Марджори плещется над биде, а потом наливает в стакан воду из-под крана, чтобы запить валиум. Вик чуть было не попросил захватить таблеточку и для него.
Когда Марджори вернулась в спальню, звук хлопнувшей входной двери заставил Вика подскочить в постели.
— Это Сандра? — спросил он.
— Думаю, да. А что?
— Я совершенно про нее забыл.
По субботам он всегда ждал появления Сандры: отчасти чтобы убедиться в ее благополучном возвращении, но еще и для того, чтобы увидеть, как уходит этот прыщавый Клифф. Но на сей раз Гэри нарушил весь ритуал ранним отходом ко сну, и Вик напрочь позабыл о дочери.
— С ней все в порядке. Клифф всегда провожает ее до самого дома.
— Именно это меня и беспокоит. Может, он сейчас с ней внизу. — Вик сбросил с себя одеяло и принялся шарить ногой под кроватью в поисках шлепанцев.
— Ты куда? — удивилась Марджори.
— Вниз.
— Ради Бога, Вик, оставь их в покое, — попросила несколько изумленная Марджори. — Ты будешь выглядеть смешно. Они просто пьют кофе или болтают. Неужели ты не доверяешь собственной дочери?
— Я не доверяю этому Клиффу, — огрызнулся Вик. Но, посидев несколько минут на краю кровати, все-таки улегся обратно под одеяло и погасил свет, кажется, уже в сотый раз за вечер. — У молодежи вроде него только одно на уме, — добавил он.
— Клифф хороший парень. И, между прочим, кто бы говорил, — поддела мужа Марджори и ткнула его локтем. — Ты и сам не остановился на полпути.
Вик промолчал, радуясь тому, что в темноте не видно выражения его лица.
— Было здорово, правда? — сонно пробормотала Марджори.
Вик буркнул нечто неопределенное, но Марджори такой ответ удовлетворил. Валиум, наложившийся на непривычные сексуальные экзерсисы, очень скоро оказал свое действие. Дыхание Марджори стало глубоким и ровным. Она спала.
По-видимому, Вик тоже задремал. Его разбудил какой-то звук, который он поначалу принял за собственное сердцебиение. Взглянув на табло будильника, Уилкокс увидел, что уже четверть второго. И тут он понял, это не сердцебиение, а звучание низких частот музыкального центра в гостиной. Отрывок из фильма, который Вик смотрел перед сном, навеял ему такую картину: Сандра и Клифф, ослепленные страстью, танцуют щека к щеке. Уилкокс заставил себя выбраться из постели, сунул ноги в шлепанцы, и когда глаза привыкли к темноте, снял с крючка на двери ванной свой халат и тихонько выскользнул из спальни. На лестнице и в холле было темно, лишь тусклый огонек охранной сигнализации помог ему спуститься по ступенькам. Свет из-под двери гостиной не пробивался, но музыка играла. Вик открыл дверь и вошел.
Он почувствовал себя путешественником, который по чистой случайности попал в пещеру, где расположилось на ночлег какое-то кочевое племя. Единственным горевшим в комнате светом были язычки газового пламени, мерцавшие среди ложных дров в камине. Они-то и освещали полдюжины тел, полукругом развалившихся на полу. Вик включил верхний свет. Шестеро парней, одним из которых был Реймонд, моргая, уставились на него, держа в руках банки с пивом и тлеющие сигареты.
— Привет, па, — сказал Реймонд с неподражаемым радушием, которое всегда отличало его, если он был навеселе.
— Что здесь происходит? — поинтересовался Вик, затягивая потуже пояс своего халата.
— Просто зашли с ребятами, — ответил Реймонд.
Вик уже видел всех этих парней, хотя и не знал, как их зовут, потому что сын никогда не утруждал себя представлением своих знакомых. А сами они, кажется, не были способны представиться. Вот и теперь ни один из них не поднялся с пола, не проявил ни малейшего признака уважения или замешательства. Все так и лежали на полу в потертых пальто и громоздких ботинках, которые они, по-видимому, никогда не снимали, и безразлично взирали на Вика из-под отвратительных панковских причесок. Все, как и Реймонд, либо бросили колледж, либо так и не нашли в себе сил туда поступить. Жили на пособие и за родительский счет, проводили время в пабах и бренчали в музыкальных магазинах. Все они играли на гитарах всевозможных форм и размеров, лелея мечту когда-нибудь сколотить группу, хотя никто из них не знал нотной грамоты, а издававшийся ими совокупный шум был столь ужасен, что им редко удавалось найти помещение для репетиций. Вику было достаточно одного взгляда на эту компанию, чтобы ему мучительно захотелось возродить воинскую повинность, работные дома или ссылку — все что угодно, лишь бы заставить этих бездельников поднять задницы и заняться чем-нибудь путным.
