— Такого материала теперь не купишь, — заявил мистер Уилкокс. — То, что на тебе надето, не выглядит теплым.
Вик был в стеганом жилете поверх толстого свитера.
— Он теплее, чем кажется, — возразил Вик. — И в нем очень удобно водить машину — руки свободны.
— А сколько он стоит?
— Пятнадцать фунтов, — ответил Вик, привычно поделив пополам настоящую цену.
— Боже Всемогущий! — воскликнул мистер Уилкокс.
Когда отец спрашивал его о цене на что бы то ни было, Вик всегда делил ее пополам, потому что в этом случае старик получал повод возмутиться, не будучи всерьез расстроен.
— Вчера мне попалась забавная книжонка, — сообщил отец, взмахнув перед носом Вика томом в мягкой красной обложке, грязной и мятой. — Обошлась мне всего в пять пенсов. Взгляни-ка.
Книга называлась «Путеводитель по отелям и ресторанам. 1958».
— Захвати ее с собой, пап, — предложил Вик. — Нам пора ехать, а то обед остынет.
— А знаешь ли ты, что в пятьдесят восьмом году в отеле города Моркама ночлег и завтрак стоили семь шиллингов шесть пенсов?
— Нет, не знаю.
— Как ты думаешь, сколько это будет стоить сейчас? Семь фунтов?
— Запросто, — кивнул Вик. — Но скорее вдвое дороже.
— Не понимаю, как люди выживают в таких условиях, — мрачным удовлетворением заявил мистер Уилкокс-старший.
Воскресный ленч (или обед, как называл его Вик из уважения к отцу) на протяжении всего года почти не менялся (тоже из уважения к гостю): кусок говядины или баранины с жареным картофелем и брюссельская капуста или горошек; затем яблочный или лимонный пирог. Как-то раз Марджори решилась поэкспериментировать с coq аи vin
[10]
по рецепту из журнала, и когда перед мистером Уилкоксом поставили его тарелку, он горестно вздохнул, а после сказал, что все было очень мило, но он не поклонник заморских блюд, ведь нет ничего лучше старого доброго английского ростбифа. Марджори поняла этот тонкий намек.
После ленча они устроились в гостиной, и мистер Уилкокс стал развлекать себя и, как он наивно полагал, остальных членов семьи чтением вслух отрывков из «Путеводителя по отелям и ресторанам», время от времени предлагая им отгадать, сколько в 1958 году стоил недельный полупансион в лучшем отеле острова Уайт или ночлег с завтраком класса «А» в меблированных комнатах в Риле.
— Дедуль, я даже не знаю, что такое «семь и шесть», — раздраженно заявила Сандра, а Гэри пришлось буквально затыкать рот, потому что он порывался прочесть старику лекцию об инфляции. В результате Сандра и Гэри устроили склоку из-за телевизора: Сандра хотела смотреть «Ист-эндцев», а Гэри — играть в компьютерную игру. У него в комнате был свой черно-белый телевизор, но для этой игры требовался цветной. В их споре Вик принял сторону Сандры, и тогда Гэри заявил, что пора бы купить ему цветной телик. Мистер Уилкокс-старший спросил, сколько стоит эта модель, и Вик, испепеляя взглядом свое семейство, назвал цифру в двести пятьдесят фунтов. Марджори тем временем очень сосредоточенно штудировала буклет «Товары почтой», который принесли вместе со счетом. В нем предлагалось множество никому не нужных приспособлений: брелок для ключей, который начинает пищать, если посвистеть; будильник, который перестает пищать, если на него заорать; надувная подушечка под шею, чтобы спать в самолете; раскладная вешалка для галстуков; машинка с термостатическим регулятором для удаления нежелательных волос; комплект приспособлений для ванны, создающий эффект джакузи. Марджори изучала проспект до тех пор, пока безжалостный допрос мистера Уилкокса о гостиничных расценках 1958 года не напомнил ей про летние каникулы. Тогда она принялась изучать воскресные газеты и телепрограммы и вырезать из них купоны на получение проспектов. Сандра заявила, что ей порядком надоел этот семейный отдых, и почему бы не купить собственный домик в Испании или на Майорке, куда они смогут ездить по отдельности, каждый со своими друзьями. Это предложение с восторгом поддержал Реймонд, пришедший из кухни, где он поедал разогретый ленч, потому что как обычно вернулся из паба слишком поздно и не успел сесть за стол вместе со всеми. А еще он поинтересовался, не одолжит ли Вик ему и его друзьям двести пятьдесят фунтов, чтобы сделать демо-запись их группы. Вик с огромным наслаждением ответил решительным отказом. Оказавшись под перекрестным огнем: с одной стороны родителя, который расценивал любую не жизненно важную трату как чистейшей воды разврат, а с другой стороны — жены и детей, которые, дай им волю, спустили бы в пять раз больше, чем он получает, — так вот, оказавшись под перекрестным огнем, Вик оставил попытки почитать воскресные газеты и вышел на улицу отдохнуть от семейства, а заодно почистить от снега дорожку. Ничто не угнетало его так, как мысли о летнем отдыхе: о двух неделях принудительного безделья, прогулках под дождем по безотрадному английскому побережью или о поисках спасительной тени на знойном Средиземноморье. Даже два выходных — это уже плохо. Вот почему в воскресенье днем Вик всей душой рвался обратно на завод.
3
Выходные дни Робин и Чарльза существовали не только для отдыха, но и для работы, причем эти занятия имели тенденцию плавно перетекать друг в друга, сливаясь воедино. Это работа или отдых — просматривать литературные странички «Обсервер» или «Санди Таймс», вычленяя и анализируя сведения о новых книгах, спектаклях, фильмах, даже о моде и мебели (ибо для современной критики важны все грани семиотики)? Короткая прогулка в местный парк, чтобы покормить уток, — это, конечно, отдых. А после легкого ленча (Робин готовит омлет, а Чарльз режет салат) они посвящали несколько часов серьезной работе в захламленной гостиной (она же кабинет), после чего Чарльзу пора было возвращаться в Саффолк. Робин должна была проверить кучу курсовых работ, а Чарльз читал книгу о деконструктивизме, которую он согласился отрецензировать для одного научного журнала. Посвистывал и пощелкивал газ в камине. Тихо звучал концерт для клавесина Гайдна. За окном, насколько позволял видеть сумеречный зимний свет, таял снег, вода капала с крыш и журчала в водосточных трубах. Робин, читавшая работу Мерион Рассел по «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» (которая оказалась весьма недурна, а значит, пойти работать моделью — удачное решение), перехватила отрешенный взгляд Чарльза и улыбнулась.
— Хорошо? — спросила она, показывая на книгу.
— Неплохо. Во всяком случае в том, что касается постановки вопроса. Помнишь тот великолепный пассаж у Лакана: «Я думаю о том, где меня нет, поскольку я не там, где я думаю… я всегда игрушка моих мыслей; я думаю о том, что я есть, даже если я думаю, что не думаю ни о чем»?
— Да, действительно великолепно, — согласилась Робин.
— Здесь очень увлекательные рассуждения на эту тему.
— Не там ли Лакан оригинально отзывается о реализме?
— Да. «Эта двуличная тайна связана с тем, что правдивость может быть вызвана лишь таким весомым алиби, при котором весь „реализм“ творчества становится достоинством благодаря метонимии».
