— Но как он выкрутится при такой-то цене?
— Ему недолго придется крутиться.
— А как собираемся поступить мы? Тоже снизим цену?
— Нет, — ответил Вик.
— Нет? — Эверторп изумленно вскинул брови.
— Мы притворимся слабенькими, неспособными бороться с «Фаундро» за ролинсоновский заказ. Как собачонки, грызущиеся из-за косточки. Вот только мяса на этой косточке маловато. Пусть достанется Норману Коулу. И пусть он подавится.
— Ты позволишь ему безнаказанно оттяпать наш заказ?
— Я дам ему понять, что знаю про его игру. Он забеспокоится. Пусть мучается неизвестностью.
— По-моему, неизвестностью скорее мучаемся мы.
— А потом я нанесу удар.
— Каким образом?
— Я еще не решил.
— Не похоже на тебя, Вик.
— Когда решу — сообщу, — сухо ответил Уилкокс. — Тебе уже лучше?
— Что?
— Разве ты не был болен на прошлой неделе?
— Ах да! Совершенно верно. — Брайан Эверторп явно запамятовал о своем недуге. — Простыл.
— У тебя наверняка накопилось много работы, — сказал Вик и открыл папку с документами, давая понять, что разговор окончен.
Чуть позже он позвонил Стюарту Бакстеру и сообщил о своем желании убрать Брайана Эверторпа из фирмы.
— Почему, Вик?
— От него никакой пользы. Он бездельник. И работает по старинке. А еще ему не нравлюсь я, а он не нравится мне.
— Но он очень давно работает в компании.
— Знаю.
— И не уйдет без борьбы.
— С удовольствием поборюсь.
— Он запросит колоссальную компенсацию.
— Это будут деньги, потраченные с толком.
Стюарт Бакстер молчал. Вик услышал щелчок зажигалки. Потом Бакстер сказал:
— По-моему, ты должен дать Брайану приспособиться.
— К чему?
— К тебе, Вик, к тебе. Ему это трудно. Ты, наверно, знаешь, что он мечтал получить твое место.
— Ума не приложу, зачем ему это? — ответил Вик.
Стюарт Бакстер вздохнул. Вик представил себе, как шеф выпускает из ноздрей струйки дыма.
— Я подумаю, — наконец произнес Бакстер. — Не совершай поспешных действий, Вик.
Во второй раз за день Вик услышал в трубке частые гудки прежде, чем сам успел дать отбой. Он нахмурился, недоумевая, почему Стюарт Бакстер так рьяно защищает Брайана Эверторпа? Может, оба они — масоны? Сам Вик масоном не был. Правда, однажды чуть не стал, но не смог осилить все эти обряды инициации племени мумбо-юмбо.
Вошла Ширли, принесла перепечатанное письмо.
— Теперь нормально? — поинтересовалась она, заискивающе улыбаясь.
— Прекрасно, — похвалил Вик и подмахнул письмо.
— Брайан, конечно, уже обсуждал с вами идею про календарь, — сказала Ширли, нависая у него над плечом.
— Да, — кивнул Вик, — обсуждал.
— Он говорит, что вы не загорелись.
— Ну, это мягко сказано.
— Для Трейси это была бы такая возможность! — мечтательно произнесла Ширли.
— Возможность деградации, — отозвался Вик, протягивая ей письмо.
— Что вы хотите этим сказать? — возмутилась Ширли.
— Вы действительно мечтаете о том, чтобы фотографии вашей дочери пришпиливали на стенку где ни попадя и на них пялились все кому не лень?
— Не понимаю, что в этом плохого?.. А как же картинные галереи?
— Галереи?
— В них полно обнаженной натуры. Старые мастера.
— Это совсем другое дело.
— Не вижу разницы.
— Патлатые парни не ходят в музеи, не пялятся на Венеру и не тычут друг друга кулаком в бок, говоря: «Я бы не прочь перепихнуться с ней вечерком в субботу».
— Ох! — задохнулась Ширли.
— И не притаскивают картину домой, чтобы онанировать, глядя на нее, — безжалостно продолжал Вик.
— Я не слушаю, — пролепетала Ширли, убегая в свой кабинет. — Не понимаю, что за бес в вас вселился?
А я — тем более, подумал Вик Уилкокс, устыдившись своего порыва, едва за Ширли закрылась дверь. Оставалось еще несколько недель до того момента, когда он поймет, что влюбился в Робин Пенроуз.
2
Зимний семестр в Раммиджском университете, как и осенний и летний, продолжался десять недель, но казался самым длинным из-за унылого времени года. Утром было темно, смеркалось рано, а днем солнце очень редко пробивалось сквозь пелену облаков. В кабинетах и аудиториях весь день горел свет. Воздух на улице был холодный и насквозь пропитан сыростью.
От него тускнели все цвета и размывались контуры городского пейзажа. Даже циферблат часов на университетской башне различался с большим трудом, а их бой казался приглушенным и унылым. Воздух холодил кости и застревал в легких. Некоторые приписывают характерный аденоидный прононс местного диалекта именно особенностям зимнего климата: постоянный насморк и хронический синусит принуждают жить с открытым ртом и заглатывать воздух, как рыба. Зимой невозможно понять, что именно подвигло людей поселиться и размножиться в таком холодном, сыром и мрачном месте. Единственный возможный ответ — работа. Ничто иное не заставит человека приехать сюда, а если приехал, остаться. Вот уж не позавидуешь тем, кто не нашел работы ни в Раммидже, ни в его пригородах, и обречен бездействовать в городе, где кроме как работать делать попросту нечего.
Робин Пенроуз не была безработной. Пока. И работы у нее было хоть отбавляй: преподавательская, научная, а на кафедре еще и административная. Прошлую зиму она пережила лишь потому, что с головой ушла в работу. Только и ездила туда-сюда: из своего маленького домика в теплый, хорошо освещенный кабинет и обратно, не обращая внимания на отвратительную погоду. Дома она читала, делала выписки, разбирала эти выписки и на компьютере превращала в связные тексты, проверяла студенческие рефераты. В Университете читала лекции, проводила семинары, консультировала студентов, беседовала с кандидатами на преподавательские места, ходила на заседания всяческих комиссий и опять-таки проверяла рефераты. Дважды в неделю она играла в сквош с Пенни Блэк. Это такая форма отдыха, не связанная с климатическими условиями или каким-либо другим воздействием окружающей среды: лупить по мячу, потеть и пыхтеть на ярко освещенном корте спортивного центра можно где угодно — в Кембридже, в Лондоне или на юге Франции. Напряженная умственная работа, изредка прерываемая короткими вспышками физических упражнений, — таков был ритм жизни Робин в ее первую раммиджскую зиму.
Но этот зимний семестр стал иным. Каждую среду Робин покидала привычную обстановку и ехала через весь город (более коротким и прямым путем, чем в первый раз) на завод в Вест-Уоллсбери. По дороге она злилась на необходимость тащиться туда. Эти поездки отвлекали ее от работы. Дома ее ждало множество книг и статей в журналах, которые нужно было прочитать, осмыслить, извлечь из них суть, после чего выстроить систему. Жизнь коротка, критика вечна. Нужно было подумать и о карьере. Единственный способ закрепиться в академических кругах — это крепкая и впечатляющая обойма исследований и публикаций. И тут от Теневого Резерва нет никакой пользы. Напротив, он мешает, отнимая у Робин драгоценный свободный день, когда она не занята делами кафедры.
