— Мне здесь нравится, — сказала Робин. — Это одна из немногих архитектурных удач университета.
— Да, очень мило, — согласился Вик. — Но, если вам интересно мое мнение, слишком мило для студентов. Никогда не понимал, зачем строить для них эти громоздкие трехзвездочные отели.
— Но они должны где-то жить.
— Большинство может жить дома научиться в местных колледжах. Как я когда-то.
— Но отъезд из дома — неотъемлемая часть поступления в университет.
— И очень дорогая его часть, — возразил Вик. — На деньги, вложенные в эти дома, можно построить целый политехникум.
— Политехникумы — кошмарное место, — сказала Робин. — Как-то раз я ездила на собеседование в один из них. Больше похоже на школу-переростка, чем на университет.
— Зато дешево.
— Дешево и скверно.
— Странно, что вы защищаете эту элитарную структуру, учитывая ваши левые взгляды. — Вик обвел рукой симпатичные здания, ухоженные лужайки и искусственное озеро. — Почему мои рабочие должны платить налоги, чтобы эта молодежь среднего класса жила здесь так, как привыкла?
— Двери университетов открыты для всех, — напомнила Робин.
— Теоретически. Скажите, кому принадлежат машины, припаркованные вон на той стоянке?
— Студентам, — ответила Робин. — Я признаю, что у нас в основном учится средний класс. И это неправильно. Обучение бесплатное. Тем, кто нуждается в средствах, выплачивают стипендию. Нужно призывать как можно больше детей из рабочих семей поступать в университеты.
— И вышвырнуть средний класс, чтобы освободить место?
— Нет, создать новые места.
— И побольше живописных домов с искусственными озерами, в которых плавают уточки.
— А почему нет? — вскинулась Робин. — Они улучшают окружающую среду. Уж лучше это, чем очередной район роскошных особняков с георгианскими окнами. Или теперь вставляют времен короля Якова? Университеты — это современные соборы. К вопросу их существования нельзя подходить с утилитарных позиций. Проблема в том, что многие не понимают, для чего вообще нужны университеты. А университеты не считают необходимым объяснять это обществу. День открытых дверей у нас проводится раз в год. А ведь таковым должен быть каждый день. В выходные и в каникулы кампус похож на кладбище. А нужно, чтобы в это время местные жители приходили туда и пользовались библиотекой, лабораториями, слушали лекции и концерты, посещали спортивный центр. Пусть пользуются всем! — Она раскинула руки, раскраснелась, взволнованная представившейся ей картиной. — Нужно избавиться от охранников и шлагбаума у ворот. Нужно впустить сюда людей!
— Отличная мысль, — отозвался Вик. — Но вскоре все стены покроются шедеврами граффити, а в туалетах настанет разруха.
Робин опустила руки.
— Кто из нас защитник элиты? — спросила она.
— Я всего лишь трезво смотрю на вещи. Людям вполне достаточно политехникумов без всяких прибамбасов. И не нужно имитировать оксфордские колледжи.
— Это чересчур снисходительное отношение.
— Мы живем в эпоху молокососов. То, что молокососам непонятно и никак не защищено, они уничтожают, не оставляя другим. Когда мы шли сюда, вы обратили внимание на бетонные столбы?
— Во всем виновата безработица, — ответила Робин. — Политика Тэтчер породила отчужденный низший класс, который ищет выхода своей обиде в преступлениях и вандализме. Нельзя их в этом обвинять.
— Вы начнете их в этом обвинять, если они на вас нападут, когда вы будете возвращаться домой сегодня вечером, — сказал Вик.
— Это чисто эмоциональный аргумент, — парировала Робин. — Вы ведь поддерживаете Тэтчер, не правда ли?
— Я ее уважаю, — уточнил Вик. — Как уважаю любого, у кого есть сила воли.
— Даже несмотря на то, что она разорила здешнюю промышленность?
— Она избавилась от раздутых штатов и нарушений свободы конкуренции. Да, она переборщила, но сделать это было необходимо. Кстати, мой отец может подтвердить, что в тридцатые годы здесь была куда большая безработица и нищета, но молодые подонки не избивали и не грабили стариков-пенсионеров, как это случается сейчас. Люди не ломали дорожные знаки и телефонные будки просто удовольствия ради. Что-то случилось с этой страной. Не знаю почему и уж тем более когда это стряслось, но где-то по дороге мы растеряли представления о базовых нормах, таких как уважение к чужой собственности, к женщинам и старикам…
— В тех старомодных представлениях было много лицемерия, — возразила Робин.
— Возможно. Но лицемерие находило применение.
— Уважение, которым порок платит добродетели.
— Что-что?
— Кто-то сказал, что лицемерие есть уважение, которым порок платит добродетели. По-моему, Ларошфуко.
— Кто бы это ни сказал, у него была голова на плечах, — кивнул Вик.
— Иными словами, вы связываете это с упадком религиозности? — со снисходительной улыбкой спросила Робин.
— Возможно, — ответил Вик. — Возможно, ваши университеты и являются соборами современной эпохи, но преподают ли в них мораль?
— Специально — нет, — признала Робин, немного подумав.
В ту же секунду, как нарочно, вдалеке протяжно зазвонил церковный колокол.
— Вы ходите в церковь? — спросила Робин.
— Я? Нет. Только в особых случаях — на венчания, похороны или крещение. А вы?
— Не ходила с тех пор, как окончила школу. Я росла довольно набожной девочкой. До того, как узнала, что такое секс. По-моему, религия служит тем же психологическим целям. Это тоже глубоко личное, интимное и весьма сильное чувство. Вы верите в Бога?
— Что?.. Ох, не знаю. Впрочем, пожалуй, да. Но несколько смутно. — Вик, смущенный упоминанием о том, как Робин открыла для себя секс, никак не мог сконцентрироваться на вопросах теологии. Интересно, сколько у нее было любовников? — А вы верите?
— Во всяком случае, не в патриархального библейского Бога. В Америке есть несколько довольно интересных теологов-феминисток, которые считают, что Бог женского рода, но они никак не могут избавиться от метафизического багажа христианства. Если вкратце, я думаю, что Бог есть первичное изменчивое означающее.
— Сдаюсь! — сказал Вик. — Хотя и не понимаю, что это значит.
— Извините, — ответила Робин и засмеялась.
Но Вик и не думал обижаться на ее заумные речи. Разговаривая с ним, Робин пользовалась языком неосознанно, в то время как в беседе с остальными членами его семьи изъяснялась на обычном английском. И Вик воспринял это как своеобразный комплимент.
Когда они вернулись в дом, Робин отказалась снять пальто и выпить чаю.
— Мне нужно возвращаться, — объяснила она. — Очень много работы.
