— Одно понятно, — обратился полковник к собравшимся вокруг него офицерам. Он был растерян и подавлен. — Узнав, что прорыв прикрыли свежей бригадой морской пехоты, немцы ночью прорвали линию фронта в двадцати километрах севернее нас и конечно же теперь попытаются соединиться с тем клином, который образовался в тридцати километрах южнее.
— Значит, вскоре мы уже будем сражаться в окружении? — спросил капитан-интендант. — Мы к этому совершенно не готовы. Наш обоз…
— К этому никто готов не бывает, — резко прервал его полковник, расстилая карту на пне. — Мы получили приказ отойти вот сюда, к реке Шумавке, чтобы соединиться с другими частями корпуса и наладить оборону по ее левому берегу. Отдельному батальону я уже отдал приказ на отход. Второй и третий батальоны, прикрывающие нас с севера и юга, пока остаются на своих позициях, со временем прикроют общий отход бригады
[31]
на юго-восток.
Едва он произнес это, как под аркой подвала появилась фигура дежурного офицера, который сообщил, что отдельный батальон только что пресек попытку немцев форсировать речку и начал отход, а второй все еще оказывает сопротивление, и отходить ему, очевидно, придется с боем.
— Немецкое командование конечно же постарается сделать все возможное, чтобы оба батальона увязли в стычках, — мрачно прокомментировал комбриг. — Его задача — не дать морякам оторваться от передовых подразделений вермахта. Наша задача — дождаться отходящих частей и отвести бригаду на новые, указанные нам, позиции, — полковник уже пришел в себя после пережитого налета и теперь говорил тоном полководца, готового бросить в бой мощные резервы и привести в боевую готовность тылы.
Словно бы оправдывая его амбиции, с востока к деревне стали подходить артдивизион полковых пушек и отдельный минометный дивизион, а вместе с ними и медико-санитарная рота. Кроме того, из села, расположенного южнее, подошла отдельная саперная рота, которая ночью сбилась с пути — теперь ей предстояло выступить в роли обычного стрелкового подразделения. Однако бросать эту силу навстречу отступающим батальонам уже не имело смысла, концентрировать ее в районе деревни, не рассчитывая на прикрытие с воздуха, — тем более; с минуты на минуту здесь опять могла появиться немецкая авиация.
Евдокимка вдруг поймала себя на мысли о том, что старается анализировать ситуацию так, словно дальше командовать бригадой предстоит ей. Во всяком случае, она все увереннее ставила себя на место офицера, пытаясь рассуждать, а значит, и действовать так, как обязан командир.
Однако о маршальском жезле в ранце мечтающего сержанта Гайдука полковник не ведал. Как только ему доложили, что ординарец погиб, он тут же вспомнил о парнишке, захватившем в плен немецкого офицера. Вспомнил только для того, чтобы спросить:
— Ну что, храбрец, пойдешь ко мне в ординарцы?
«Только этого мне не хватало! — мысленно ужаснулась девушка. — Он бы еще в горничные меня определил!» Она взглянула, как подоспевшие бойцы лихорадочно приводят в порядок уцелевший флигель колхозной конторы, чтобы превратить его в штаб, и, словно от зубной боли, мысленно простонала.
— Я ведь снайпер, — холодно напомнила Гайдук полковнику. — Держать меня на побегушках нет смысла, лучше уж направьте в разведроту, — кивнула она в сторону маявшегося неподалеку, с группой своих сорвиголов, старшего лейтенанта. — Тем более что, коль уж немцы задумали взять нас в клещи, значит, уже сегодня ночью в тыл нам забросят десант.
Комбриг и начштаба удивленно переглянулись.
— Об этом что, пленный ганс говорил? — спросил майор.
— Мой пленный о таком знать не мог. Да и возник этот замысел, очевидно, только что, когда стало ясно, что прорывы удались. Просто тактика у них такая. В лоб они обычно не ходят. В клещи и по тылам — да.
— Так ты еще, оказывается, и стратег… — с облегчением вздохнул полковник. Он понял, что догадка о десанте возникла в фантазиях этого крепко сбитого, но с каким-то девичьим ликом, морячка.
— А ведь правильно: в разведроту его! — тут же поддержал начальник штаба. Он не мог простить сержанту вчерашней стычки из-за пленного и не желал, чтобы такой наглец мелькал у него перед глазами, вставая между ним и командиром части. — А в ординарцы мы сейчас кого-нибудь из саперной роты определим, там парни расторопные, хозяйственные.
Полковник спорить не стал. Подозвав старшего лейтенанта — долговязого, худощавого, вовсе не похожего на «волкодава», каким, в представлении Евдокимки, должен быть командир роты разведчиков, комбриг спросил:
— На счету вашей роты, старший лейтенант, есть хотя бы один добытый «язык»?
— Пока что нет, товарищ полковник, но мы ведь еще только разворачиваемся…
— Опоздали, Орешин, — сурово прервал его лепет комбриг. — Мы уже давно развернулись, и теперь, похоже, сворачиваемся. А на заданный вопрос нужно было отвечать: «Никак нет, ни одного “языка” мои бойцы пока что не взяли!»
— Никак нет, товарищ полковник, ни одного пока…
— Так вот, теперь у вас в роте появится боец, который вчера, в схватке, один на один, взял в плен немецкого офицера.
— Вот этот? — удивленно уставился на Евдокимку явно несостоявшийся «батя» разведчиков. — Вчерашнего офицера? Я-то думал — он только переводчик.
«Я-то думал…» — все никак не могла Евдокимка избавиться от детской привычки про себя передразнивать всякого, кто ей с первого же взгляда не понравился. — Как только подойдет мой батальон, тут же назад попрошусь, к Корягину».
— И добытчик, и переводчик. И стратег, — окончательно определил статус новичка полковник. — Словом, младший сержант Гайдук, с этой минуты поступаете в распоряжение командира разведроты!
— Есть, поступить в распоряжение, — без особого энтузиазма ответила Гайдук.
37
Однако в ближайшие трое суток никаких «языков» добывать не понадобилось. Противник — вот он, весь, как на адской сковородке! С высоты двух скифских курганов и нескольких полураспаханных холмов, между которыми держали теперь оборону рота разведки и приданное ей отделение противотанковых ружей, степные позиции немцев и несуетные передвижения их подразделений просматривались чуть ли не до самого горизонта.
Мощным ударом с севера немецкие танковые части сбросили бригаду морской пехоты с ее позиций в окрестностях Гутовки. Теперь моряки держали изнурительную оборону по болотистому руслу какой-то речушки да на холмистой гряде, имея в своем тылу две деревни, рыбачий хутор и заползавший далеко в степь лиман Азовского моря.
