«…Технологии, которые, как утверждает автор нашумевшего бестселлера „Психология войны“ Эрик Вайн, использовались раньше только в закрытых подготовительных центрах ЦРУ, МОССАД и русского КГБ, уверенно выходят на простор корпоративных тренингов… Топ-менеджеры солидных компаний и серьезные бизнес-вумен, скинув туфли, устраивают забеги по пылающим угольям, прыгают на гибкой веревке с вышек, разрисовывают друг друга акварелью, чтобы потом смыть это все, парясь нагишом в русской бане, — вместе, как во времена царицы Екатерины. Такое ощущение, что русская менеджеральная элита готовится к войне с Западом… Стивен Ресли, один из ведущих специалистов Гарварда в области бизнес-консультирования, говорит, что русские сделали известные ныне тренинговые технологии простыми и эффективными, как и их автомат Калашникова. Особое внимание вызывает методика Танцующих Волшебников, изобретенная…»
Наколас Даррил. «Хотят ли русские войны?»
The Daily Telegraph, Лондон, Великобритания
— …Андреюрич! Опять они бутылки оставли-пвожрали! Нускокможна?! Запретьте им!!!
Медный поднял голову. Перед ним потрясали бутылкой темного стекла, явно из-под пива, но непривычной емкости — ноль-шестьсот семьдесят пять, с золотой этикеткой и распростертым на ней мохнатым иероглифом, похожим на паука. Медный перевел взгляд на того, кто гневно потрясал бутылкой.
— Тятя-Тятя, положи ко мне в стол, — миролюбиво заметил Медный. — Это реквизит. Японский иероглиф «Смерть».
Тятя-Тятя, ворча и чуть заметно хромая, удалилась, а Медный снова опустил глаза в бумаги. Сидел он в крохотном помещении, соединенном с большим залом парой окошек, прорубленных в стене наподобие бойниц. В прежние времена тут был просмотровой центр для дирекции Новосибирского государственного телерадиокомитета, и именно тут, судорожно потирая мокрые ладоши и некстати похохатывая, смотрели и Лукино Висконти, и «Заводной Апельсин» Берджеса. Но это было давно, очень давно… С тех пор западное кинооткровение стало достоянием трудового народа с рабочих окраин; мощности городской телестудии оказались благополучно растащены массой частных телекомпаний, половина которых благополучно обанкротилась; а в здании технического отделения разместилось полсотни организаций, одной из которых и был учебно-тренинговый центр «Лаборатория ANдреналин» под руководством Че-Пе, сиречь частного предпринимателя, Шункова Андрея Юрьевича.
Тятя-Тятя гремела в большом зале — где недавно прошел семинар — партами, ворочая их легко, как шахматные фигуры. Тятя-Тятя оказалась идеальной сотрудницей «Лаборатории». Не понимая ни черта в психологии, не одобряя никаких экспериментов, она, тем не менее, стойко выносила участие в организации этих мероприятий в роли наблюдателя, фиксатора, хронометриста, одновременно являясь также поваром и бессменной уборщицей. По крайней мере, на призыв убраться после семинара откликнулись восемь человек, а пришла только Тятя-Тятя. Сейчас она, в закатанных до колен джинсах и мужской клетчатой рубахе, грохотала партами и стальными коробками стульев, занося их из коридора в освобожденную когда-то для семинара аудиторию. Джинсы плотно обтягивали ее широкие бедра и едва не лопались на тугих, как желуди, икрах голых ног. Вообще, сама Тятя-Тятя с ее фигурой, напоминающей три поставленных друг на друга шара для снеговика, с круглым веснушчатым лицом и пучком на затылке, да еще в таких же круглых, как ее всегда румяное лицо, очках с небольшим числом диоптрий, смотрелась комично. Не зная ее решительный нрав, над ней можно было бы и посмеяться.
Тятя-Тятя, на самом деле Лена, получила свое прозвище давно — отнюдь не в стенах «Лаборатории». Три года назад она, девушка из Чановского района Новосибирской области, скромная райцентровская простушка, приехала с большими амбициями в Москву — поступать в знаменитую «Щепку». Ни красотой, ни статью абитуриентка не отличалась, но в ее крепком, круглом, ядреном и выпирающем каждой своей формой теле ощущалась таинственная сила пушечного ядра — с чудовищной пробивной способностью. Для того чтобы сразить московских экзаменаторов наповал, в первый же день приехавшая в сандалиях Ленка купила у барыги на вокзале туфли с пятнадцатисантиметровым каблуком-шпилькой и умопомрачительное красное платье с рюшечками по поясу. В таком виде, грохоча пластиковыми каблуками, Ленка явилась пред светлые очи экзаменационной комиссии.
Председательствующий, пожилой мужчина с седой львиной гривой, благосклонно осмотрел красное чудо с высокой, как у райцентровской завстоловой, прической и в белых гольфах, склонил голову и молвил:
— Нуте-с, барышня… Что будете читать?
— Некрасова. «Мертвеца»! — отрубила решительная Ленка.
Председатель комиссии вздохнул. Начало уже не предвещало спокойного прослушивания.
— Ну-с… читайте!
Ленка поправила последнюю складку платья, набрала полную грудь воздуха и для верности, для пущего куража притопнула ногой:
— Некрасов. Поэма «Мертвец»!
Она еще раз топнула, вонзая в пол жало каблука. Паркетные полы аудитории, называющейся почему-то «Алсуфьевской», хотя знаменитый трагик никогда в «Щепке» не преподавал, дрогнули и тонко запели. На столе у комиссии закачались разложенные на листах авторучки.
— Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: «Тятя-тятя, наши сети…»
И тут Ленка еще раз топнула. Содрогание пола докатилось до стола приемной комиссии, подобно крохотному цунами: крышечка графина хрустально ойкнула и выпала на стол. Председательствующий укоризненно покачал головой, заметил ласково:
— Девушка… потише, пожалуйста! Не в поле, однако-с…
Это немного сбило Ленку, и она решила начать все сначала. Снова сделала вдох, повторила:
— Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: «Тятя-тятя, наши сети притащили мертвеца!»
В этом месте девушка страшно выпучила большие зеленые глаза и, не в силах удержаться от искушения, снова вонзила в пол каблук. Удар этот оказался роковым: под Ленкой что-то треснуло, хрустнуло сахарно, проломилось… Она моментально стала на пять сантиметров ниже, едва удержавшись на ногах. Стол комиссии зашатался, председатель нахмурился.
Он ничего не заметил, но девушка растерялась. Правая ее нога оказалась в плену проломившейся паркетины, и острая боль пронзила ступню, не давая вдохнуть: это под косточку в щиколотку впилась острая, как скальпель, щепка. Чувствуя, как там, внизу, ступню заливает чем-то теплым, и стоя криво, Ленка пробормотала умирающе:
— Тятя-тя… наши сети…
Память отказала. Кроме этого четверостишия, все остальное она напрочь забыла — от волнения и боли. Но все-таки шевелила белеющими губами.
— Ну, что же вы? — недовольно обронил председатель, которому с высокой кафедры не было видно ее мучений. — Продолжайте.
