Книга Укок. Битва Трех Царевен, страница 25. Автор книги Игорь Резун

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Укок. Битва Трех Царевен»

Cтраница 25

Зальчик заполнялся. Обычная разношерстная публика. Хватало тут и гламура, очевидно, чисто внешнего, ибо ни одна из сокурсниц Юльки не позволила бы уронить свое достоинство, ковыляя по этой кирпичной пыли с риском для дорогого педикюра, не усадила бы свою тугую попку, предназначенную совсем для другого, на жесткий и наверняка грозящий занозами ящик. Кто-то расстелил на ящиках платочки, а те, что попроще, бесстрашно ерзали на нем джинсами. Парни присутствовали двух видов: в хайратничках, с патлами, свисающими до плеч, и бритые наголо, с серьгой. Один был даже с дредами, заплетенными, как у ямайского негра, — поперек головы. Между колонками, пиная провода, ходил второй администратор — парнишка в черном с головы до ног, хмурый и озабоченный.

Но вот колонки издали пару возмущенных взвизгов, прочищая свои горла-динамики. К Дакоте подставили подобострастно изогнутый микрофон. Индеец открыл глаза — внезапно, да так, что несколько человек вздрогнули. Глаза оказались разноцветными, как у костромских кошек: один — голубой, другой — светло-коричневый, — и такая сила исходила от них, что не ощутить ее напор было невозможно.

Открыв глаза, он перебрал струны, родив мелодичный звон, и проговорил:

— Меня зовут Дакота. Рад вам.

Он помолчал, снова чутко прислушиваясь к гитаре. Потом продолжил, глуховато, хрипло, с едва заметным, но четким акцентом не нашего, нездешнего человека.

— Если у кого-то есть трубки, достаньте их. Курение трубки — это жертва. Так сказал Кветцалькоатль. Я здесь потому, что так захотел Кветцалькоатль. Он жил в Туле…

При этих словах многие недоуменно завертели головами, а Юлька, поняв, что Андрей тоже подумал о старом русском городе, пихнула его локтем:

— Не тормози! Какая Тула? Это город-царство на земле инков. Тула и Холула…

— Тула и Холу…

— Тш-ш!

— …Кветцалькоатль — бог культурный. Он несет людям знание и силу. Знание, чтобы понимать мир, и силу — преодолевать его, не уничтожая. Кветцалькоатль — кроткий бог, он не любит человеческих жертвоприношений. Ему надо мало для жизни, он не любит излишества. Но он давно исчез и спит в Туле или Холуле, где ожидает своего пробуждения. Он слышит нас, и вы слышите его. Он не может говорить нашим языком. Он говорит горловой песней. Ее я сейчас вам спою. Я спою вам много горловых песен, и вы узнаете, что хотите. Каждый. Послушайте их сердцем. Оно не будет врать.

Несколько человек неуверенно крутили в руках трубки. Но им так и не пришлось их раскурить. Да это и к лучшему, так как каждый второй наверняка обнаружил бы слабое знание этого хитрого инструмента наслаждения, таскаемого многими в карманах сейчас только ради пафоса и значительности. Курчавый администратор появился за Дакотой с дымящейся трубкой в руке, огромной, как кавказский рог для вина, уже дымящей тихонько, и с поклоном передал ее крайнему слушателю. Тот сунул трубку в рот, сделал затяжку и с трудом удержался, чтобы не поперхнуться. Администратор тут же мудро передал трубку другому, показав пальцем: «Только одна затяжка».

— Это что? — забеспокоился Андрей.

Девушка втянула носом воздух. В высушенной солнцем башне он уже давно не пах ничем, кроме пыли, и поэтому любой новый аромат был бы очень легко узнаваем. Юлька еще раз протестировала атмосферу своим обостренным и хорошо знающим ДРУГИЕ запахи обонянием и удивленно проговорила:

— Если там и травка, то в таких микроскопических количествах… Плодами какими-то пахнет. Как в супермаркете, где всякие киви да манго!

— Вообще, — наклонился к ее уху Андрей, — это все страшно вредно, знаешь? На бетоне холодном босиком тебе, кстати, вообще нельзя! Курим это все… А мне что делать? Я же не курю!

— Выкуришь одну затяжку, не развалишься!

Она еще что-то хотела сказать, но тут Дакота заиграл. Мощно заиграл, выдав сильный мотив, который сразу, как порыв ветра, погасил все шепотки и разговоры.

Это не было песней, к которой привыкли многие. Не было эпатажных текстов, столь милых сердцу некоторых товарищей. А любители музыкальных упражнений не могли обсуждать виртуозность гитарного лада. В ткань звука неожиданно вплелся сначала шорох, потом клекот, потом новый звук, напоминающий посвист ветра в безлюдной степи. И далеко-далеко от этих красных песков, от этого каменного столба завыл волк. Этот звук закрутился, затанцевал в узком цилиндрическом пространстве и, возносясь вверх, падал на головы слушателей водопадом, обжигающим дождем. Андрей прикрыл глаза. Впрочем, то же самое совершенно инстинктивно сделали почти все.

А Юлька просто отключилась. У нее родилась знакомая боль в самой срединной точке тела — но она была уже не режущей, а скорее похожей на сладкую немоту, сравнимую с ощущением запретной ласки, — и потекла вверх по телу. Юлька была уже не тут, в недостроенном доме посреди шумного и пробензиненного города.


Она стояла у подножия высокой скалы. Скала поднималась вверх отвесно, она была, как эта башня, почти круглая, но ощерившаяся уступами и обломами по каждой своей стороне. Где-то рядом водный поток, обгладывая камни, шумел и урчал в водоворотах. Выл в ночной тишине волк, и сверху сыпался мелкий дождь. Но дождь попадал лишь на непокрытую голову девушки, и она поняла, что череп ее выбрит до полной гладкости, до самых корешков волос, и оттого так чувствителен: каждая капля будто проникала прямо в мозг, щекоча его.

Она была совершенно нага, но голое тело покрывал какой-то плащ из грубой шерсти, скрепленный на животе застежкой странной формы. Застежка эта слегка давила на живот, отчего-то увеличившийся, выпирающий вперед яйцом. Но она не чувствовала знакомой всем беременным тяжести и дурноты. Напротив, сжатая, скрученная, как часовая пружина, натянутая каждой жилкой голого тела, она стояла на первых ступенях лестницы, которая уходила вверх по извивам скалы, окутывала темнотой, угрожала смертью на каждой своей площадке. Голые подошвы прилипли к каменным ступеням, но те не были холодны — наоборот, горячи. Они давали ощутить кожей стопы каждую трещинку и пяткой — каждый камешек.

Ее путь — наверх. Оставляя внизу шум потока и свист ветра, она поднималась по ступеням. И только капли дождя, разбивающиеся о воспаленный череп, и волчий вой сопровождали ее вверх, не отставая.

Что это? Где она? Что делает? Смутное ощущение металось где-то в уголке, прижатое раздувшимся пузырем ирреальности, как будто стиснутой толпой злого, в час пик, вагона метро, и не могло ничего сообщить, ничего подсказать. Только заунывный, тоскующий вой волка, только легкий шорох каменной крошки, сдуваемой со ступенек, только треск скал, лопающихся от ночного холода. Ее босые ноги, как тончайший детектор, ощупывали эти ступени. И хотя ничего вокруг не было видно, девушка понимала: после многолетнего перерыва она первая поднимается по этой лестнице, до нее ничья нога не касалась ступеней, не тревожила узор песка, нанесенного сюда ветром.


Ее губ что-то коснулось: это сосед слева передал трубку. Совершенно автоматически девушка сделала свою затяжку. Да, не травка, а какой-то табак — благоуханный, может, чуть и разбавленный чем-то дурманящим. Но во сне, в котором путешествовала ее душа, этот аромат растворился в другом запахе — давно не мытого потного тела, лука и мяса.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация