Джемаль замолчал. Достал из внутреннего кармана дорогого пиджака от Cardoni плоскую фляжку, отвинтил крышечку и сделал несколько добрых глотков. В комнате запахло отличным шестилетним виски.
Собеседник Джемаля отложил карандашик. Стало видно, что у Вуаве тонкие, жилистые пальцы, почему-то не смуглые, а белые, даже синеватые. Они были украшены массивными серебряными перстнями, один из которых отдаленно напоминал треугольник.
— Бог послал за сбежавшей Лилит ангелов: Сена, Сенсина и Семангелофа, — задумчиво проговорил он, наблюдая за Джемалем, завинчивающим крышечку фляжки, — и повелел превратить ее в море паров. Лилит отказалась вернуться, предпочтя стать паром, но остаться свободной и независимой. Красивая легенда! И все-таки, мистер Джемаль, в одном из интервью вы говорили о посредниках.
Политолог энергично махнул рукой, и комочек пепла сорвался с сигары на ковер.
— Да! Я говорил, что во время этой войны в Европе вырастает роль посредников. В эпоху первого расцвета европейского могущества ими были иезуиты, во время второго — масоны. Тайные ложи, тайные убийцы, отравления, любая тайная жизнь… С символической точки зрения это посредники, обеспечивающие торг, допустимый в каждой классической войне. В США таких посредников нет и никогда не было. Прагматизм американцев выхолащивает идею любого тайного братства. А Европа привыкла создавать такие инфернальные конструкции, которые обеспечивают победу какого-нибудь Джузеппе Тосканского над Карлом Савойским не только мечом, но и силой тайной дипломатии. Извивы женской логики, хитрости и коварства — вот чем сильна Европа. В принципе, это я и имел в виду, говоря о посредниках.
Вуаве пружинисто поднялся. Золотой карандашик и блокнот он уже спрятал. Протянул Джемалю бледную кисть для рукопожатия.
— Благодарю вас, мистер Джемаль, за отличное интервью. Я завтра передам его в Женеву, и думаю, следующий номер «Панъевропейского обозрения» выйдет уже с вашей статьей. Можно ли будет сегодня прислать вам интервью на сверку?
Ливанец знал, о чем говорил. Джемаль потряс его руку, мотнул черной, бородатой головой-шаром и ответил:
— Не стоит, мистер Вуаве. Я вам доверяю. К тому же, если вы исказите мои слова, это будет только поводом, чтобы ко мне пришел следующий интервьюер — за уточнениями! Успехов вам!
Ресторанчик, где беседовали корреспондент нового европейского ревю Робер Вуаве и популярный философ, колумнист нескольких британских еженедельников, Али Орхан Джемаль, располагался на Халф-Мун Стрит, в элегантном лондонском районе Майфайр. Но от нарядных улиц этого щеголя было рукой подать до легендарного Сохо — не такого уж грязного и развратного, как о нем рассказывают. Скорее, этот район был щекочущей нервы приманкой для туристов с его краснофонарными заведениями и пип-шоу.
Серый «БМВ» с шофером, в который сел Вуаве у входа в ресторан, проехал через Сохо и затормозил на углу Черинг-Кросс Стрит и Пикадилли: ровно настолько, чтобы женщина в платке-хиджабе и накидке, мало заметная в сумерках, легко скользнула в машину, в любезно приоткрытую дверцу. Там она сняла хиджаб, показав смуглое молодое лицо, и почтительно, сухими губами, прикоснулась к украшенной перстнями руке Вуаве.
— Запомни этого человека, Мириам, — рассеянно сказал ливанец, передавая ей свежий номер «Таймс» с фотографией Джемаля и заголовком интервью «Сценарий третьей мировой уже написан!», — когда-нибудь ты его убьешь.
— Да, господин, — прошептала женщина.
— Он слишком много о нас знает. Но не сейчас… Ну? Вы нашли ее?
— Да, господин. Мы уже привезли ее туда, где можно осмотреть.
— Едем.
И ливанец погрузился в молчание. Он не привык к пустым разговорам. А его спутники, арабка и водитель-индус, понимали своего хозяина с полуслова.
По мосту Ватерлоо автомобиль выбрался на Ватерлоо Роуд, потом на лондонскую дорогу, устремляясь в район Бердодси. На перекрестке Олд-Кент Роуд свернули. Машину ждал подъезд массивного квадратного здания. С его стены только пятьдесят лет назад сняли табличку «Кентская больница для бедных», найдя это название неполиткорректным. Теперь это был один из социальных приютов, патронируемый одной из многочисленных благотворительных организаций.
Двери впустили Мириам и Вуаве. Они прошли по скудно освещенному коридору и по лестнице вниз, в подвал. Оба шли бесшумно, по-кошачьи. Вуаве был в ботинках Office shoes, известных отсутствием малейшего скрипа, а женщина — в сапожках без каблуков, напоминавших мокасины.
В подвале от стены отделился еще один участник встречи — курчавый, с узкими припухшими зенками, араб. Очертания его тела скрывал серый халат-балахон, в таких обычно работают анестезиологи и помощники хирургов. Он подвел пришедших в каталке, стоящей у стены, и сдернул покрывавшую ее простыню.
На них, скорчившись, безмолвно смотрела женщина лет сорока, худая, с выпирающими ребрами — англичанка. Она не могла говорить и двигаться: из разбитого рта торчал кляп, кисти рук и щиколотки ног были намертво прикручены жгутом к каталке (профессионал мог бы определить, что ее пытали), пальцы полуголых ног в лохмотьях чулок торчали странно — они были раздроблены.
Вуаве рассматривал женщину. В серых ее глазах метался ужас.
— Покажи, — коротко приказал он.
Араб молча взял со стоящего рядом столика с инструментами тонкий скальпель и, не целясь, ловко засунул его между серой шерстяной юбкой женщины и подрагивающим обнаженным животом. Белая блузка ее была разодрана, повыше пупка запеклась кровь. Лезвие скальпеля моментально разрезало и юбку, и белье. Обнажились узкие бедра, худой впалый пах. Он был выбрит, причем совсем недавно: покрасневшая кожа воспалилась от грубого прикосновения бритвы.
Мириам распахнула свои тряпки. Теперь стало видно, что под ее одеянием на ней почти ничего нет — только смуглое гибкое тело.
Вуаве вытянул руку, его бледный палец проскользил по трепетавшему низу живота несчастной, чертя какие-то линии.
— Здесь, — наконец, проговорил он. — Нанесено очень давно, но я ее чувствую. Вы выясняли?
Араб усмехнулся, кивком указал на искалеченные ступни женщины.
— Она ничего не помнит. До шестнадцати она содержалась в закрытом колледже святого Бенедикта в Уитшире. Он находился под опекой Северной Ложи. Скорее всего, Знак передали ей там.
Вуаве еще раз провел пальцем от бедер к промежности, вдавливая палец в тело. Женщина глухо застонала, насколько ей позволял это сделать плотный кляп. В синеватом свете единственной лампочки над каталкой эта сцена не только выглядела жуткой — она таковой была.
— Как? — Ливанец вскинул сердитые глаза на помощников. — Как вы ее нашли? Почему мы о ней не знали?
Мириам чуть заметно поклонилась.
— Сегодня какие-то люди устроили представление на Оксфорд-стрит, господин. Видно, она получила много энергетики, и мы УСЛЫШАЛИ ее. У нее трое детей и муж. Ее могут скоро начать искать.
