Интереснейшее исследование эмпатии провел один из моих коллег, нейробиолог из Чикагского университета Джин Дисити. Он предложил добровольцам почитать краткое описание событий, которые с большой долей вероятности должны были вызвать сильные эмоции, например: «Кто-то открывает дверь в ванную комнату, которую вы забыли закрыть на ключ». Одну группу испытуемых Дисити попросил прочесть эти сценарии и попробовать представить себя на месте их героев. Другую группу попросил попробовать подумать о том, что было бы, если бы в описываемой ситуации оказалась их мать. Трудно не поежиться от мысли о своей маме, сидящей на унитазе
{150}.
Пока испытуемые обдумывали предложенные им сценарии, Дисити вел наблюдение за происходящим в их мозге методом функциональной магнитно-резонансной томографии. Он обнаружил, что области коры головного мозга, где происходит обработка эмоциональной информации, такие как миндалевидное тело, приходили в состояние возбуждения и тогда, когда люди представляли себя самих в столь неловком положении, и тогда, когда думали о том, как их мама попадает в подобную переделку. Часть тех же самых участков мозговой ткани, которые активизируются при переживании эмоций, мы задействуем и тогда, когда представляем себе других людей в аналогичной ситуации. Работа Дисити объясняет, почему нам хочется плакать (а некоторые и вправду плачут), когда мы смотрим «Историю любви» и узнаём, что Дженни обречена умереть. Эмоциональные центры нашего мозга регистрируют смятение, как будто беда случилась с нами самими. Подобно опытным спортсменам, мы способны понимать «игру» других людей и предсказывать их следующие действия, воссоздавая у себя в уме то, что происходит у них в голове. Мы откликаемся на эмоции, изображаемые, например, героями фильма, потому что сами испытываем эту боль.
Такое слияние нашей личности с окружающими происходит постоянно. Когда люди смотрят видеокадры, в которых на лице других людей выражается отвращение, в коре головного мозга активизируется часть тех же самых областей, которые возбудились бы, если бы мы сами почуяли пренеприятный запах, скажем, тухлых яиц. Мы распознаём таким образом не только мимику отвращения, но даже слова, описывающие это чувство, потому что сами хоть однажды испытывали его
{151}.
Примечательно, что мы начинаем проявлять эмпатию в очень раннем возрасте. Младенцы одного дня от роду, например, плачут больше, когда находятся в «компании» других плачущих детей, чем тогда, когда пребывают в тишине. А теперь самое интересное: малыши плачут больше, когда слышат плач другого ребенка, но не тогда, когда слышат искусственно сгенерированный звук плача той же интенсивности. Новорожденные реагируют активнее всего на плач своих «сверстников». Ученые убеждены: из этого наблюдения можно сделать предположение, что нам с рождения дана природная способность к эмпатической реакции. Мы настроены распознавать эмоции людей, похожих на нас, и переживать их чувства, как будто они наши собственные. Эта добровольная «привязанность» к окружающим, кстати, невероятно сильна. Она наполняет смыслом идею о том, что «другие похожи на меня», и служит строительным материалом для способности к эмпатии в более зрелом возрасте
{152}.
Учитывая то, что в нашем мозге активизируются отчасти одни и те же эмоциональные центры и тогда, когда сами попадаем в беду, и тогда, когда в беду попадают другие – особенно те, кто на нас похож, – возникает вопрос: как в таком случае мы вообще проводим различия между собой и окружающими? Оказывается, мы не так уж хорошо справляемся с этой задачей, по крайней мере поначалу. Дети, как правило, не отделяют своих собственных мыслей от мыслей других людей. В начале жизни у нас еще нет зрелой модели психического состояния другого человека
[19]
, нет понимания того, что наши мысли и чувства могут отличаться от мыслей и чувств окружающих. Данный факт можно легко проиллюстрировать простым, но очень точным тестом «Салли-Энн». Этот тест представляет собой один из множества различных способов выполнения так называемой задачи на понимание ложных убеждений.
Тест проводится следующим образом: трехлетнему ребенку рассказывают историю о двух девочках – Салли и Энн. Для пущей наглядности малышу показывают двух кукол, которые олицетворяют девочек. У Салли есть корзинка, а у Энн – деревянная коробка. Еще у Салли есть игрушка, которую она решает положить в корзинку, прежде чем ненадолго выйти из комнаты. (Когда игрушка находится в корзинке, ее никто не видит.) Итак, Салли выходит из комнаты, и тут Энн открывает корзинку Салли, достает ее игрушку и перекладывает в свою коробку. (Игрушка снова исчезает из виду.) Затем Салли возвращается в комнату, и испытуемого ребенка спрашивают: «Где Салли будет искать свою игрушку?» Правильный ответ: Салли будет искать игрушку в своей корзинке, где она ее и оставила. Однако в зависимости от возраста ребенок может не проводить разграничений между тем, что знает он сам (своим собственным психическим состоянием), и тем, что думают другие люди, в данном случае – Салли. Ребенку известно, что игрушка уже находится в коробке Энн, и в соответствии с моделью психического состояния он должен понимать: то, что знает он сам, может отличаться от того, что знают другие люди, например Салли, которая полагает, что ее игрушка все еще находится на прежнем месте.
Большинство нормально развивающихся детей успешно проходят ту или иную версию теста «Салли-Энн» примерно в возрасте четырех лет. Но до этого момента они не способны проводить различия между собой и остальными людьми, и это естественная часть процесса развития. Слияние «я» и «ты» на ранних этапах жизни служит основой для сопереживания и понимания, то есть эмпатии. Например, ребенок автоматически принимает поведение матери за свое собственное эмоциональное состояние, потому что не может отделить себя от нее. В результате он постоянно настроен на волну матери. Таким образом, у него формируется очень тесная связь с ней. Поскольку матери, находящиеся в депрессии, ежедневно демонстрируют в большей степени негативные эмоции, то и малыши настроены преимущественно на такую же реакцию
{153}. В краткосрочном плане телесное зеркальное копирование помогает ребенку соотносить себя с ближайшим для него человеком – с тем, кто о нем заботится. Но в долгосрочном плане синхронизировать себя с человеком в депрессии, конечно, небезопасно и может привести к печальным последствиям. Когда дети постоянно копируют негативное аффективное поведение родителей, их собственное выражение негативных телесных эмоций шлет сигналы их мозгу о том, что ребенок чувствует себя плохо. Выходит, депрессия может передаваться от родителя к ребенку, и переносчиком этого состояния будет служить именно тело. Конечно, депрессию ребенка можно отчасти объяснить генетической предрасположенностью к ней, однако то, как он держит свое тело (а этому он учится обычно у своих родителей), тоже играет немаловажную роль.
