– Госпожа, впереди показался штандарт Парящего Дракона.
– Прекрасно… Господин Нобунага прибыл вовремя… – удовлетворённо отреагировала Аояги.
Сердце женщины затрепетало, она не раз представляла, как сольётся с Нобунагой в единое целое. От подобных мыслей ей стало жарко, она подумала, что напрасно надела поверх нижнего кимоно два хаори
[69]
, вполне было бы достаточно и одного…
Аояги откинула занавесь балдахина, украшавшего паланкин, дабы обозревать дорогу, которая резко вздымалась в гору. Слуги, несущие паланкин, сменились и с новой силой двинулись вперёд.
Наконец кортеж Яшмовой госпожи поравнялся с отрядом Нобунаги. Она ослепительно улыбнулась и кивнула даймё, приглашая его разместиться в своём просторном паланкине.
Нобунага тотчас спешился, отстегнул мечи и снял обувь (слуги положили гета в специальный ящик, прикреплённый к поручням паланкина) и с удовольствием воспользовался приглашением Аояги.
Женщина плотно задёрнула занавесь балдахина…
Теперь Нобунага мог выразить свои чувства:
– Нет ничего прекрасней в этом мире, чем видеть вас, моя госпожа.
– Я с нетерпением ждала нашей встречи, – призналась Аояги. – Я намереваюсь пробыть в Энракудзи несколько дней, разместившись в Золотом павильоне. Вы составите мне компанию?
Нобунага, с нетерпением желавший близости со своей бывшей возлюбленной, не сдержался:
– Я готов лежать у ваших ног, пока вы не переступите через моё тело…
Аояги засмеялась и кокетливо ответила:
– О, уверяю вас, это произойдёт не скоро…
– Как здоровье господина Фусю? – поинтересовался Нобунага отнюдь не из вежливости. Он понимал, что смерть советника повлечёт за собой новую расстановку сил в императорском дворе – сёгун Тоётоми непременно подкупит совет, который изберёт на должность Главного советника его человека. А это ослабит и без того плачевные позиции Нобунаги.
– Ему стало немного лучше. Но вы же понимаете, советник слишком стар. На моей памяти мало, кто доживал до такого возраста, разве что Конфуций!
– Да, но Конфуций был философом, а – не государственным мужем. Что и продлило его земные дни, – парировал даймё. – Осмелюсь спросить: чем в последнее время занимается Гендзи-тенно? – попытался он перевести разговор в другое русло.
– Ах, господин Нобунага. На что может тратить своё время юноша, будучи императором? – на поэтические турниры, на прогулки в окружении юных фрейлин, на любование луной, написание мелодий для бива, изучение Конфуция… В последнее время, как здоровье Главного советника ухудшилось, сёгун Тоётоми наполнил дворец своими соглядаями. Порой мне кажется, что меня подслушивают собственные слуги. Тоётоми – страшный человек, он не остановится ни перед чем, если почувствует, что юный император собирается ему противостоять. Сёгун не намерен делиться властью…
Речь госпожи Аояги опечалила даймё.
– Всё слишком серьёзно, если Фусю умрёт – мои дни сочтены. Сёгун подошлёт ко мне убийц. Насколько мне известно, некий клан ниндзей на протяжении многих лет служит Тоётоми…
– Но что ему мешало убить вас раньше? – удивилась Аояги и тут же спохватилась: – Простите за мой излишне прямой вопрос.
– Влияние Фусю и его умение убеждать, а если надо и покупать союзников прекрасно известны. После его смерти всё изменится… Я не знаю, кому при дворе можно доверять?..
– Мне…
Нобунага пристально воззрился на госпожу Аояги: ей бы он доверил свою жизнь…
– Насколько мне известно, господин Фусю успешно сформировал Личную императорскую гвардию …
– Да, – кивнула госпожа Аояги, – в неё вошли китайские воины. Надо отметить их преданность. Ещё бы, Главный советник положил им огромное жалование!
– Необходимо сохранить Личную гвардию. Она послужит гарантом безопасности императора. Вы меня понимаете? – Нобунага многозначительно посмотрел на Аояги.
– Конечно. После кремации Фусю вероятность претензий Тоётоми чудовищно возрастёт.
– Вот именно…
За разговором кортеж Яшмовой госпожи и отряд Нобунаги достигли ворот Объявления мира и вступили по императорской дороге на священную землю монастыря Энракудзи.
* * *
Во времена правления династии Огимати монастырь Энракудзи
[70]
достиг своего наивысшего расцвета. Основатель династии, император Нориёси Го-Мураками приказал построить на горе Хиэй небольшой храм, где он мог бы предаваться размышлениям о бренности мирской жизни. Он назвал его храмом Гармонии и Мира, который впоследствии стал одним из пяти павильонов монастыря.
Следующий император Юнатари Тёкей, тяжело переживая смерть своей любимой жены, навсегда покинул столицу, поселившись на вершине Хиэй, приняв монашество. Трон Аматэрасу занял его сын Хиронари Го-Камеяма. Именно в этот период Энракудзи стал центром буддизма Поднебесной.
Люди, узнав, что сам император принял монашество, вкушает простой рис и носит хлопковое кимоно наравне с буддийскими монахами, потянулись в храм, принося щедрые дары.
Энракудзи разрастался, появились павильоны: Вечного счастья, Колеса закона, Десяти тысяч радостей и последний, построенный по приказу императора Огимати Митихито, – Золотой.
Кортеж миновал Сад камней, Башню Будды и повернул к южной части монастыря, где и располагался Золотой павильон. До слуха паломников донесся звон колокола – звонили на башне Будды, возвещая настоятелю монастыря о прибытии Яшмовой госпожи.
Госпожа Аояги и дайме покинули паланкин, ступив на Святую землю. Нобунага, на всякий случай, пристегнул мечи и огляделся: перед павильоном возвышалась статуя Будды, вырезанная из сандалового дерева.
Даймё, хоть и был убеждённым синтоистом, но это обстоятельство не помешало ему восхититься статуей и окружающими постройками. Действительно, Энракудзи оправдывал свой статус – центра буддизма Четырёх морей.
Из паланкина, украшенного голубым шёлковым балдахином, появились две молодые фрейлины из свиты госпожи Аояги. Они были стройны как тростник, их тёплые кимоно цвета глицинии смотрелись безупречно. Невольно Нобунага залюбовался прелестницами, правда, к своему удивлению отметив, что фрейлины несколько странные – уж слишком зорко осматриваются и банты на оби завязаны подобно юдзё
[71]
…
