* * *
К пяти часам мы, съездив на такси в Ботанический сад Бель-Айл, возвращаемся в номер и переживаем приступ стенобоязни, болезни, хорошо знакомой спортивным журналистам. Мы походим на семью коммивояжера, которая приехала к нему в надежде на приключения и потехи, но обнаружила, что, пока он занимается своими делами, время ей девать решительно некуда: слишком много незнакомых улиц, уходящих в слишком дальнюю даль; слишком пустой вестибюль отеля, чтобы сидеть в нем и развлекаться, разглядывая людей.
Ботанический сад встретил нас холодно и враждебно, хоть мы и бродили по его проходам между папоротниками, кактусами и страстоцветами, пока у Викки не разболелась голова. Все наиболее интересные залы оказались закрытыми – в частности, реплика французского аптекарского огорода восемнадцатого столетия, который увлек наше воображение, хоть мы и видели его только сквозь стеклянную дверь с табличкой, извещавшей, что для содержания этого столетия в должном порядке налоговые отчисления Детройта недостаточно щедры. И, проведя в саду меньше часа, мы вышли на его бетонные ступени, под холодный ветер и снег. Грязные спортивные площадки уходили от нас к лодочному пруду и высаженным полумесяцем молодым тополям, за которыми текла в невидимой отсюда низине большая река. Любое учреждение способно обмануть твои надежды, сколь бы много оно поначалу ни сулило.
Когда такси высадило нас у отеля, я предложил пройтись по Ларнед до «отличного мясного ресторанчика, который я тут знаю». Мы и прошлись, аж до самой Вудворд-авеню, и по пути нам встречались только негры неопределенно угрожающего вида – такси и полицейские необъяснимым образом сгинули, – и Викки льнула ко мне, дрожа под ледяным северным ветром, который рушился на нас, прилетая из теплой Канады.
– По-моему, для ресторана я одета неподходяще, – сказала Викки под моей обнимавшей ее рукой и боязливо улыбнулась. – Если ты не против, я зашла бы в какую-нибудь кофейню и съела бутерброд с тунцом.
– Похоже, ресторанчик куда-то переехал, – сказал я, глядя вдоль пустой по случаю уик-энда Вудворд в сторону парка Гранд-Серкус, где в нашу студенческую пору я, Эдди Лаукинен и «Гольфовый» Керкланд слонялись по бурлескам и пивным барам, а потом проезжали сорок миль, возвращаясь в кампус и чувствуя себя солдатами, побывавшими в последнем увольнении перед тем, как отплыть навстречу судьбе, которая никаких улыбок не пробуждает. По правде сказать, у меня совершенно не укладывается в голове, что это было в 1963 году. Не в 53-м и не в 73-м. Временами я забываю, сколько мне лет и какой нынче год, думаю, что мне двадцать, что я – юноша, начинающий осваиваться в этом мире, молокосос, сбитый жизнью с толку в самом ее начале.
– Теперь уж и города – не города, – говорит Викки, почувствовав, что эта грустная эволюция как-то мутит мой рассудок, и обнимает меня за талию. – Даллас, если к нему как следует приглядеться, и вовсе никогда городом не был. Просто предместьем, ищущим, к чему бы прилепиться.
– Помню, там были отличные вина, – отзываюсь я, все еще выискивая на Вудворд фантомный мясной ресторан, но находя лишь старый «Шератон», запустение и слепящий блеск секс-клубов, гамбургерных, уходящих в глухую снежную стену.
– Я уже словно чувствую вкус чеддера, – говорит, изображая оживление, Викки, не желающая расстаться с мыслью о бутерброде с тунцом. – И готова поспорить, вино в кофейне ничуть не хуже, а стоит в два раза меньше. Ты просто снова ищешь место, где можно посорить деньгами.
Она права, конечно, и мы разворачиваемся кругом и направляемся к «Пончу», следя за тем, куда ступаем на заснеженный тротуар, широким, вальяжным шагом и смеясь, точно делегаты какого-то съезда, отпущенные на прогулку по старому городу. И к пяти оказываемся в четырех стенах, загнанные сюда невозможной погодой и угрожающими улицами. Мы постарались извлечь все, что могли, из каждой возможности, какая нам представлялась. Наелись до отвала в заведении «Фронтенак-Гриль», осушив заодно бутылку мичиганского божоле. Поспали на свежих простынях, после чего я стоял у окна и наблюдал за очередной рудной баркой, плывшей, как и вчерашняя, из Верхнего озера к Кливленду или Аштабуле. Можно было бы позвонить Хербу, а то и Клэрис, да только я не знал, что им сказать, и в конце концов так храбрости и не набрался. А можно было и Ронде Матузак – доложить, что ничего полезного для «Футбольного прогноза» я не нарыл. В этот уик-энд в редакции наверняка есть люди, хоть и сомнительно, что кто-то из них ждет от меня известий. Я сейчас пребываю не в лучшей для спортивного журналиста форме.
– Знаешь, я скажу тебе, что нам следует сделать, – вдруг произносит Викки. Она сидит у туалетного столика, вдевая в уши сережки работы индейцев навахо, купленные ею в сувенирном магазине. Крошечные, как булавочные головки, красивые, голубые, точно гиацинты.
– Только прикажи, – говорю я, отрываясь от газетного раздела «Прогулка по городу», который изучил от начала и до конца, не обнаружив ничего, что подвигнуло бы меня выйти из отеля, – в том числе и Пола Анки, город уже покинувшего. Даже поездка на такси к стадиону «Тигров» и обед в мексиканском ресторане почему-то представляются мне развлечениями второго разряда.
– Давай поедем в аэропорт и попробуем улететь пораньше. По субботам никто никуда не летает. Помню, когда я наблюдала в Далласе за самолетами, там пускали на борт людей с билетами на завтрашний день. Только рады были.
– Я думал, у нас будет праздничная ночь, – нерешительно отвечаю я. – Собирался в Греческий городок заглянуть. Тут еще много чем можно заняться.
– Знаешь, иногда можно получить кайф просто от того, что спишь в своей постели, тебе так не кажется? В любом случае, мы должны завтра до полудня попасть к папе. А так это будет легче.
– И ты готова обойтись без сувлаки и пахлавы?
– Я даже не знаю, где они находятся, чего ж я по ним скучать буду? И потом, чтобы добраться до них, наверняка придется пробиваться через сугробы.
– Похоже, я показал себя в нашей поездке не с лучшей стороны. Не понимаю, что случилось.
– Да ничего не случилось. – Викки, глядя в зеркало, откидывает назад темные локоны, чтобы посмотреть на сережки, уже висящие за ее пухлыми щеками. Поворачивает из стороны в сторону голову, ободряюще улыбается моему отражению в зеркале. – Чтобы хорошо провести время, мне ехать куда-то на карусель не требуется. Для меня главное не что я делаю, а кто со мной рядом. С тобой мне лучше всего, и ты обормот, если не понимаешь это.
– А вдруг аэропорт закрыт?
– Тогда мы просто посидим там и я почитаю тебе статьи из киношных журналов. Провести ночь в аэропорту – это не самое худшее в жизни. Существует куча мест, которые я с радостью на него променяю.
– Да, наверное, это было бы не так уж и плохо.
– Именно, сэр. Посидите в кресле у телевизора, поужинаете в хорошем ресторане. Ботинки почистите. У вас даже на беглое знакомство с аэропортом целая ночь уйдет.
– Ладно, вызываю коридорного, – говорю я, вставая.
– Не понимаю, чего мы столько времени дожидались? – Она улыбается мне. – Я-то, наверное, ждала, что произойдет что-нибудь волнующее, необычное. Всегда на это рассчитываю. Такая уж у меня слабость.
