Неожиданно для себя я вдруг проникаюсь сердечным сочувствием к Уолтеру и его попыткам одинокого самосовершенствования. Вот кто настоящий человек Новой эры, и, сказать по правде, мы с ним не сильно отличаемся один от другого. Я уже понаделал открытий, и он понаделает, как только успокоится, однако времена, когда я мог ночи напролет петушиться по поводу какого-нибудь point d’honneur
[40]
или нового романа или помогать закадычному другу-приятелю рассекать бурные воды жизни, давно миновали. Чересчур я для этого стар, хоть и не успел еще толком состариться. Завтрашний день – любой новый день – значит для меня слишком много. К тому же я чрезмерно охоч до предвкушений, мой взгляд всегда устремлен в будущее. Все, что я способен предложить Уолтеру, это рюмочка на сон грядущий и комната, в которой он сможет поспать, не гася света.
– Я выпью, Фрэнк. Вы очень добры. А после уберусь отсюда к чертовой матери.
– А почему бы вам не заночевать у меня? Можете устроиться на кушетке или на кровати в детской. И все будет в ажуре.
Я разливаю джин по двум стопкам, отдаю одну Уолтеру. У меня до сих пор хранятся пузатенькие стопки с эмблемой «Балтиморских жеребцов»,
[41]
которые я купил по каталогу «Бальфур» еще во время учебы в колледже, в те дни, когда Юнайтас и Реймонд Берри были футбольными звездами. Сейчас, представляется мне, самое время пустить их в дело. Спорт всегда позволяет отвлечься от жизни с ужасной ее безотрадностью.
– Как мило, Франко, – говорит Уолтер, с непонятным мне выражением разглядывая вздыбленного жеребенка, блестящую переводную картинку, годы назад нанесенную на комковатое стекло. – Отличные стаканы.
И удивленно улыбается. Какие-то стороны моей натуры Уолтер постичь попросту не в состоянии, да, впрочем, он и не собирается. По сути дела, я ему совершенно не любопытен. Возможно, он понимает даже, что и я не питаю к нему ни малейшего интереса, а просто исполняю обязанность доброго самаритянина, каковую исполнил бы в отношении любого человека (предпочтительно женщины), не собирающегося, по моим представлениям, меня убивать. И все же некоторые из этих сторон время от времени перебивают ход его мыслей. Те же жеребячьи стопочки. Он-то пьет дома из уотерфордского хрусталя с выгравированным лососем да из серебряных кубков – если, конечно, их не уволокла Иоланда, в чем я сомневаюсь, поскольку Уолтер человек предусмотрительный.
– Salud,
[42]
– не без робости произносит он.
– Будем здоровы, Уолтер.
Он сразу опускает стопку на столик, отбивает пальцами дробь по подлокотнику кресла и вперяется в меня таким взглядом, точно дырку во мне провертеть собрался.
– Он самый обычный человек, Фрэнк. – Уолтер шмыгает носом, резко встряхивает головой. – Финансовый аналитик с той же Уолл-стрит, что и я. Двое детей. Жена, Присцилла, живет в Ньюфаундленде.
– Черта ль ее в такую даль занесло?
– Это в Нью-Джерси, Фрэнк. Ньюфаундленд, штат Нью-Джерси. Округ Пассейик.
Городок, в который мы с Экс заезжали по воскресеньям, чтобы полакомиться в тамошнем ресторане индейкой со всеми онёрами. Кусочек совершенно буколической Америки, вставленный в озерный край Нью-Джерси, час езды на поезде из Готэма.
– Даже не представляю, что бы вы могли сказать о нас обоих, – говорит Уолтер.
– Что бы я ни сказал, этого будет недостаточно.
– Я о том, что он нормальный малый. Нормальный? – Уолтер хлопает себя ладонями по коленям, бросает на меня обиженный – наполовину – взгляд. – Я зашел в его фирму, чтобы оплатить кое-какие сертификаты, приобретенные моим клиентом, мы почему-то разговорились. Он держит деньги в том же инвестиционном фонде, что и я. Сами понимаете, можно же просто поговорить с человеком. На поезд я уже опоздал, и мы решили заглянуть в «Фуникулер», выпить, подождать, пока на улицах рассосутся пробки. Ну а там слово за слово. Чего мы только не обсуждали, от использования нефтепродуктов в производстве емкостей для жидкости до футбольных соревнований небольших колледжей. Он оказался выпускником Диккинсона. А когда я наконец взглянул на часы, была уже половина десятого – мы проговорили три часа!
Уолтер потирает ладонями свое приятное лицо, снизу-вверх, до заслоненных очками глазниц.
– В этом нет ничего странного, Уолтер. Вы могли просто пожать друг другу руки и отправиться по домам. И вы, и я, мы так и поступили бы. Да и большинство людей поступает именно так. (И должно поступать!)
– Я знаю, Фрэнк. – Он всеми десятью пальцами возвращает на место черепаховые очки.
Мне сказать больше нечего. Уолтер ведет себя, как загипнотизированный, и, боюсь, если его пробудить, все запутается еще пуще, да и вообще никогда не закончится. А этот разговор завершится, если мне повезет, скоро, и я смогу бухнуться в постель.
– Хотите узнать, что было дальше, Фрэнк?
– Я не хочу узнавать ничего, что способно поставить меня в неловкое положение, Уолтер. В каком угодно смысле. Мы не так уж и хорошо знакомы.
– Ничего такого в этом нет. Ни капли. – Уолтер поворачивается, протягивает руку к стопке, из которой пил, с надеждой смотрит на меня.
– Вон она стоит, – указываю я на бутылку джина.
Уолтер наливает себе, возвращается к креслу и залпом выпивает. «Залудил» – так называли мы это в Мичигане. Уолтер залудил джину. А мне приходит вдруг в голову, что в эту минуту я мог бы находиться в Мичигане, мы с Викки могли поехать в Анн-Арбор, поужинать в «Претцел-Белл». Кусок говяжьей пашинки с горячей горчицей и гарниром из красной капусты. Я серьезно ошибся в выборе действия.
– Вы знаете, кто такая Ида Симмс, Фрэнк?
Теперь он смотрит на меня с рассудительной серьезностью, плотно придавив верхнюю губу нижней. Он намерен прибегнуть к ледяной логике и оперировать с этого мгновения только краеугольными, доказуемыми фактами. Никаких опрометчивых сантиментов вы от него не дождетесь.
– Имя знакомое, Уолтер. Но откуда, не помню.
– В прошлом году ее фотография была во всех газетах. Старушка с прической сороковых годов. Эти публикации походили на рекламу, да в определенном смысле это и была реклама. Пропавшая женщина, помните? Вышла с двумя пудельками на поводке из такси у Пенсильванского вокзала, и больше ее никто не видел. Родные печатали объявления с фотографией, просили позвонить каждого, кому что-либо известно. Дорогой им человек просто выпал из нашего мира. Бум! – Уолтер встряхивает головой – и утешенный, и изумленный тем, сколь странной бывает порою жизнь. – Она была не в своем уме, Фрэнк, не раз лежала в больнице. Все это стало известно. Родственники понимали, что ничего хорошего ей это не сулит. В таких случаях у человека возникает довольно сильное желание покончить с собой.
