Направленные на меня синие глаза Уолтера многозначительно поблескивают, мне приходится снова уткнуться взглядом в остров Болт.
– В точности никогда ничего не скажешь, Уолтер. Человек может пропадать где-то десяток лет, а в один прекрасный день очнуться в Санкт-Петербурге на мосту Саншайн-Скайуэй и прекрасно себя чувствовать.
– Я знаю. Это верно. – Взгляд Уолтера опускается к его туфлям. – Мы обсуждали эту историю, Фрэнк. Иоланда и я. Она считала фотографию какой-то уловкой, рекламой массажного салона, что ли, в общем, подделкой. А я не мог согласиться с ней. Знал я не больше, чем она. Но я же видел тот снимок, Фрэнк, эта женщина выглядела как чья-то мать, ваша или моя, волосы ее были уложены по моде сороковых, она испуганно улыбалась, словно предвидела, что с ней случится беда, я просто не мог счесть это подделкой. И говорил Иоланде, что ей не следует считать все обманом хотя бы потому, что это может не быть им. Понимаете?
– Думаю, да.
Собственно говоря, я видел эту фотографию раз, самое малое, двадцать. Тому, кто публиковал ее, пришла в голову хорошая мысль – поместить объявление на спортивной странице «Таймс», которую я всегда читаю перед тем, как перейти к некрологам. Я и сам гадал, не рекламирует ли Ида Симмс парикмахерский салон для представителей обоих полов, не воспользовался ли автор рекламы фотографией собственной матери. И в конце концов забывал о ней, переходя к объявлениям о весенних распродажах.
– Как-то раз, – продолжает Уолтер, – я, просматривая газету, сказал: «Хотел бы я знать, где сейчас эта несчастная женщина». А Иоланда ответила типичным для нее образом: «Да нет никакой женщины, Уолтер. Все это приманка, попытка продать какую-то дрянь. Не веришь? Я сейчас позвоню туда, а ты послушай по параллельной трубке». Я сказал, что ничего слушать не стану, потому что даже если она права, то все равно ошибается. Я не хотел бы, чтобы на мне, случись со мной такое, поставили крест, а вы?
– И что было дальше?
– Она позвонила, Фрэнк. Трубку снял мужчина. Иоланда спросила: «Кто это?» И мужчина, сколько я понимаю, ответил: «Говорит мистер Симмс. У вас есть новости о моей жене?» Разумеется, это была специальная линия. А Иоланда сказала: «Нет. Я просто хотела узнать, правда ли это». Мужчина ответил: «Да, правда. Жена пропала еще в феврале, мы сходим с ума от тревоги. Готовы предложить награду». А Иоланда: «Простите. Мне ничего не известно». И повесила трубку. Произошло это примерно за полтора месяца до того, как она сбежала с тем типом, с Питкоком.
Глаза Уолтера сужаются так, точно он видит Питкока в прицеле мощной винтовки.
– Но какое отношение имеет все это к вашей истории?
– Я к тому, что это просто цинизм. Вот и все.
– По-моему, вы слишком придирчивы, Уолтер.
– Может, и так. Но мне не удается выбросить ее из головы. Несчастную женщину, которая, наверное, скитается бог весть где. Обезумевшая. А все думают, что ее фотография – реклама какой-то дряни, непристойная шуточка. И ничего тут не поделаешь, вот что меня изводит.
– Все возможно, Уолтер.
Я безуспешно пытаюсь сдержать еще один зевок.
Уолтер вдруг сжимает голыми коленями ладони, его устремленный на меня взгляд становится странно молящим.
– Я знаю, что все возможно, Фрэнк. Но когда я напомнил об этой истории Уоррену, он сказал, что видит в случившемся трагедию, – и как обидно, что никто не позвонил родным, не успокоил их. Даже если бы выяснилось, что она умерла, и это было бы облегчением.
– Сомневаюсь.
– Ладно, вот послушайте. Мы все умрем. Тут нет никакой богопротивной трагедии. Гораздо хуже дерьмовая, циничная, безразличная жизнь, когда человек наподобие Иоланды звонит несчастным людям и за пять минут добавляет им горя только потому, что ему приспичило подшутить над смертью. Нас всех окружает что-то…
– Ой, ради всего святого.
– Ну хорошо, Фрэнк. Неважно. Я все-таки хочу досказать вам остаток моей истории. По крайней мере, то, что не поставит вас в неловкое положение.
Нет, вы мне объясните, чем может наградить меня рассказ о пережитых Уолтером волшебных мгновениях, кроме скуки, подобной той, какую нагоняет фильм о производственном обучении или лекция о правильном расположении тела при команде «на старт»? Многое ли могу я услышать сверх того, что уже нарисовало бы мне воображение, будь мне интересной история Уолтера? Детородные органы мужчин меня как-то не увлекают.
– Это было как дружба, Фрэнк. – Глаза Уолтера невесть почему становятся похоронными. – Если вы способны в это поверить. (И что я могу ему ответить?) Пожалуй, объяснить мои чувства по-настоящему мне не удастся, да? Я помню только, как он сказал: «Смерть – не трагедия» – или еще что-то странное, не знаю. А я ответил: «Давай выбираться отсюда». Совсем как женщине, которую ты, как тебе кажется, любишь. Ни его, ни меня это не шокировало. Мы просто встали, покинули «Фуникулер», вышли в Боулин-Грин, поймали такси и поехали из центра.
– Почему вы выбрали «Американу»? – Разумеется, никакой вообразимой причины задавать этот вопрос у меня нет. Что бы я сделал с истинным удовольствием, так это сгреб Уолтера за отвороты куртки и вышвырнул из дома.
– Его фирма арендует там несколько номеров, Фрэнк, для сотрудников, которым иногда приходится засиживаться на работе до позднего часа. Наверное, вы усматриваете в этом некоторую иронию, нет?
– Не знаю, Уолтер, я так понимаю, нужно же вам было куда-то податься.
– Нет, но ведь глупо, даже на мой взгляд. Двое мужчин с Уолл-стрит отправляются в «Американу». Человек иногда увязает в собственной глупости, Фрэнк, верно?
Он изнемогает от желания поведать всю эту жалкую чушь.
– А что дальше, Уолтер? Вы собираетесь еще встречаться с Уорреном, так его, кажется, зовут?
– Кто знает, Фрэнк? По моим сведениям, он вполне счастлив в своем Ньюфаундленде. На мой взгляд, брак основан на мифе о вечности, а я, как мне кажется, повенчан в настоящее время со здесь и сейчас.
Уолтер умудренно хмыкает, хотя, о чем он толкует, я ни малейшего представления не имею. С таким же успехом он мог бы читать мне переведенную на суахили «Геттисбергскую речь».
– Насколько я могу судить, Уоррен встречаться со мной не склонен. И прекрасно. Как бы то ни было, не думаю, что я могу стать одним из этих ребят, Фрэнк. Хотя ни к кому еще такой близости не испытывал. Даже к Иоланде. Даже к маме и папе, что способно напугать мальчишку, выросшего на ферме в Огайо. – Уолтер улыбается широкой, испуганной улыбкой мальчишки, выросшего на ферме в Огайо. – Мысли о вечности я оставил, – в конце концов, основу их составляет всего-навсего страх смерти. Вам это, разумеется, известно. Очередная бизнес-концепция, только и всего. Я не боюсь, Фрэнк, внезапно умереть, оставив мои дела в беспорядке. А вы?
– Меня, готов признать, такая мысль немного пугает, Уолтер.
– Вы сделали бы то, что я сделал, Фрэнк? Скажите честно.
