За дверью обнаружилась жена одного из молодых доцентов, я его почти не знал и подозревал, что он не шибко меня любит – уж больно надменно обходился со мной этот господин. Впрочем, с женой его, Мелоди, у нас состоялся однажды – на первом в учебном году коктейле Артура Уинстона – долгий дружеский разговор о «Жар-птице», балете, которого я на сцене не видел и о котором ничего не знал. После этого она вела себя так, точно я был новым интересным добавлением к сложившемуся порядку вещей, и, завидев меня, всякий раз мило улыбалась. Женщиной она была маленькой, с мышастыми волосами, карими, словно бы всегда готовыми пролить слезы глазами и соблазнительным, думал я, ртом, который мужу ее, вероятно, не нравился, а мне так даже очень.
Увидев ее в коридоре, я подумал, что она нервничает и немного смущается, что ей хочется поскорее войти в мой кабинет и захлопнуть за собой дверь. Стоял декабрь, она была укутана от холода и снега и, помню, в остроконечной перуанской вязаной шапке с ушами и в подобии валенок.
Я закрыл дверь, она уселась на предназначенный для студентов стул и немедленно закурила сигарету. Я тоже сел, спиной к окну, улыбнулся.
– Фрэнк, – отрывисто произнесла она (так, будто слова крутились, сталкиваясь, в ее голове и лишь случайно вылетали наружу), – я знаю, мы не очень хорошо знаем друг друга. Но после чудесного разговора у Артура мне все время хотелось снова увидеть вас. Для меня тот разговор имел большое значение. Надеюсь, вы это знаете.
– Он и мне доставил большое удовольствие, Мелоди. (Вообще говоря, я только и помнил из него, что она когда-то хотела стать балериной, однако отец ей не позволил и после этого жизнь ее состояла по большей части из демонстративного сопротивления и ему, и всем прочим мужчинам. Помню, я подумал – может, она считает меня не мужчиной, а кем-то еще?)
– Я решила основать в нашем городе балетную труппу, – сказала Мелоди. – И уже нашла здесь людей, которые помогут мне деньгами. Думаю, в нее войдут студенты Беркшира, школьники. Я снова беру уроки, езжу два раза в неделю в Бостон. Сет остается с детьми. Жизнь стала более беспокойной, совсем другой. До осени, самое раннее, мы не откроемся, но все началось с нашего разговора о «Жар-птице».
Она улыбнулась, явно гордясь собой.
– Рад это слышать, Мелоди, – сказал я. – Я вами просто восхищаюсь. И знаю, как гордится вами Сет. Он мне об этом сам говорил. (Вранье, от начала и до конца.)
– Моя жизнь действительно изменилась, Фрэнк. Особенно в том, что касается Сета. Я, конечно, не ушла от него. И не собираюсь – по крайней мере, сейчас. Но я потребовала, чтобы он дал мне свободу. Свободу делать все, что я захочу, и во всем, что хочу делать.
– Это хорошо, – сказал я. Хотя на самом деле не знал, хорошо ли это. Я повернулся вместе с креслом, выглянул в окно, вниз, на заснеженный прямоугольник двора, где какие-то идиоты-студенты лепили снежную крепость, потом посмотрел на часы – делая вид, будто у меня назначена встреча. Ничего у меня назначено не было.
– Фрэнк. Я не знаю, как это сказать, но скажу вот так, потому что так и есть. Я хочу вступить в любовную связь. И попросить, чтобы вы тоже вступили в нее – со мной. – Она улыбнулась, коротко и сухо, от чего ее полные губы зовущими к поцелуям отнюдь не стали. – Я знаю, вы увлечены Сельмой. Но ведь вы можете увлечься и мной, верно?
Мелоди расстегнула свое тяжелое пальто, оно соскользнуло за ее спиной на пол, и я увидел, что на ней балетное трико, лиловое с одного боку и белое с другого – цвета Беркширского колледжа.
– Я могу быть привлекательной, – сообщила она, стягивая трико с одного плеча и обнажая – здесь, в моем кабинете – очень симпатичную грудь, после чего взялась за другое плечо, за лиловое.
Однако я сказал:
– Минуточку, Мелоди. Все это весьма необычно.
– Все, что я когда-либо делала, было необычным, Фрэнк. Сейчас я хочу трахаться, много-много. Так почему бы и нет?
– Прекрасная мысль, – согласился я. – Но, знаете, подождите меня здесь. Я должен кое-что сделать. Вы наденьте пока пальто.
Я поднял пальто и накрыл ей плечи; она сидела в спущенном до талии лилово-белом трико, с прелестными обнаженными грудями, и полные губы ее казались прекрасными, какими, наверное, всегда и были. Выйдя в коридор, я закрыл за собой дверь, снял с вешалки под лестницей свое пальто, вышел во двор и направился к моей машине. Студенты вносили в свой снежный форт последние изменения, они уже начали кидаться друг в друга снежками и орать. Занятия закончились. До экзаменов было слишком далеко, чтобы тревожиться о них. Самое лучшее время и для жизни в кампусе колледжа, и для бегства из него.
Пройдя половину двора, я увидел – кого бы, вы думали? – Сета Фэрбенкса, мужа Мелоди, ковылявшего с набитой книгами сумкой в одной руке и ракеткой для сквоша в другой к спортивному залу. То был худой, жилистый мужчина с тонкими черными усиками, выпускник Нью-Йоркского университета, преподававший литературу XVIII века и читавший курс по кое-каким современным романам. Мы как-то разговорились о моих любимых книгах и выяснили: ему ненавистна каждая, какую я любил, и он готов неопровержимо доказать, что все они смехотворны.
– Куда это вы, профессор Баскомб? – спросил, иронически улыбнувшись, Сет Фэрбенкс. – В библиотеку?
Судя по всему, вопрос содержал в себе некую шутку, смысл которой до меня не дошел. Тем не менее я соорудил на лице улыбку, думая о том, как его жена подрагивает в этот самый миг в моем кабинете (если она еще там), за окном, хорошо видным оттуда, где мы с ним повстречались. Было пять часов, день стоял серенький, темнело – возможно, из окна нас было уже не разглядеть.
– Домой, Сет, выставлять отметки, – радостно произнес я. – Заставил студентов написать о Роб-Грийе. (Еще одна ложь. Мои студенты сами выбирали темы и даже называли оценки, которых они, на их взгляд, заслуживали.) Он тот еще ловкач.
– Интересно было бы взглянуть на ваши вопросы. Бросьте их утром в мой почтовый ящик. Может, узнаю из них что-нибудь новенькое. Я ведь и сам читаю о «Соглядатае». – И Сет с большим трудом подавил смешок.
– Обязательно, – пообещал я.
Мы спускались по склону холма, ведущему к автостоянке, и я уже видел свой накрытый снежной шапкой автомобиль. Старое бурое здание спортивного зала стояло дальше, за дорогой, окна его желто светились в сумерках. Скоро придут холода, зима будет долгой.
– Я готовлю к зимнему мини-семестру курс по сверхъестественному, Фрэнк. – Изо рта Сета валил парок. – Книг о причудливом и необычном так много, и это не дешевки, настоящая литература. У меня на сей счет имеется небольшая теория. Кое-кому следовало бы их прочитать.
– Рад слышать об этом, – сказал я.
– Я суну в ваш ящик программу. А на следующей неделе мы могли бы обсудить ее за ленчем.
– С большим удовольствием, Сет.
– Это принесет пользу и мне, и вам, Фрэнк. Я думаю, вам стоит проработать здесь еще семестр. Журналистика ваша может и подождать. Вдруг вам понравится и вы решите остаться насовсем?
