В это время из-за неплотно прикрытой двери в светлицу послышался шорох, затем показалась лапа, а за ней и пятнистая морда. Привычно отворив дверь, Кречет вошёл в гридницу, зевая и потягиваясь после сна. Отец Михайлос предусмотрительно остановился. Пардус, подняв уши, рыкнул на священника, но Ольга взяла Кречета за ошейник и отвела в сторону.
— Лежи здесь! — приказала она.
Пардус послушно вытянулся на медвежьей шкуре, взгляд его снова стал безразличен. Положив голову на лапы, он решил подремать ещё.
Ольга с отцом Михайлосом сели на лаву поближе к светильнику.
— Нынче есть великий праздник рождения Бога нашего Иисуса Христа, — сказал Михайлос, перекрестившись при упоминании имени. — По сему случаю от святой церкви для тебя есть подарок, достойнейшая княгиня! — Пастор говорил на славянском довольно хорошо, только чаще обычного в его речи проскальзывали слова «есть» или «иметь». Он извлёк небольшой золотой образок, усыпанный мелкими жемчужинами, на котором цветной эмалью был изображён Христос на зелёном лугу среди отары белых овец. — Всяк, кто есть премудрость ищущий, пусть найдёт жемчуг многоценный, который есть Христос — единый пастырь душ наших, Спаситель и Утешитель! — проникновенно сказал Михайлос. — И да будем мы достойны принять Его в тот час, когда Он сойдёт с небес на землю и учинит Страшный суд, воздав каждому по делам его: праведному — царствие небесное и красу несказанную, вечное бессмертие и веселье, а грешникам — геенну огненную, страдания и муки без конца…
Произнеся это, он развернул на столе свиток. Им оказалась мягкая белая кожа тончайшей выделки, на которой яркими, «живыми» красками было нанесено изображение.
Ольга не первый год знала Михайлоса и других христианских священников, уже давно, стараясь делать это незаметно, посещала Ильинскую церковь, находя отраду в завораживающем мелодичном пении. Вдыхая аромат благовоний, княгиня вглядывалась в строгие и скорбные лики Христа и Девы Марии. Ей нравился царящий там торжественный покой, мерцание свеч и лампад, когда душу охватывало какое-то возвышенное умиротворение.
Но сейчас христианская вера предстала совсем иной стороной бытия. На коже было изображено мрачное преисподье какой-то пещеры, на грубых стенах которой плясали ярко-красные отблески пламени многочисленных костров, очагов и раскалённых в них углей. В огромных котлах с булькающим варевом виднелись головы людей с искажёнными страданием лицами. Рядом чёрные хвостатые и косматые существа со свиными рылами и козлиными рожками острыми палицами и рогатинами заталкивали обратно в котлы тех, кто пытался выбраться. Сверху, с шатких деревянных мостков, те же злобные клыкастые твари тащили за волосы новые, обречённые на казнь жертвы. Многие несчастные поджаривались на сковородах непомерной величины, иным страдальцам дюжие космачи вливали прямо в рот расплавленное олово из ковшей. А в противоположном углу, покрытом плесенью и паутинами, лежали прикованные цепями люди, которых заживо поедали мерзкие белые черви.
Картина потрясла Ольгу. Ей почудилось, будто она сама слышит нечеловеческие вопли мучеников и ощущает немилосердно-жаркое дыхание подземной бездны.
— Это Аид, — пояснил Михайлос, — о котором я говорил в прошлый раз. Сюда попадают души тех, кто грешил в земной жизни и не покаялся перед Всевышним. Они будут мучиться и страдать до скончания веков на потеху бесам и дьяволам, ибо душа человека, в отличие от тела, не умирает. Насколько я слышал, — повернулся он к Ольге, — ваши волхвы тоже не отрицают бессмертие души?
— Верно, — подтвердила Ольга, — волхвы говорят, что наши души после смерти обретают вечную жизнь в Ирии…
— Это те, кто соблюдал Божьи законы, — уточнил Михайлос. — А куда, по славянский вере, отправляются грешники?
Ольга несколько раздражённо пожала плечами:
— Те, кто живет недостойно, разрушают свою душу неправедными деяниями, как ломается, к примеру, соха или ржа разъедает железо. Такие люди растворяются в Нави, исчезают из памяти людской и божеской и не обретают бессмертия.
— Нет, великая княгиня! — запальчиво воскликнул священник, вскочив с места и возбуждённо размахивая руками. — Душу в человека при рождении закладывает Господь, она бессмертна, и не под силу жалкому бренному существу, коим есть человек, создать или уничтожить душу! Ежели человек противится законам Божьим, тем самым он творит грех и будет нести неотвратимое наказание. Ваши волхвы просто не знают или не хотят говорить, что существует Аид — самое ужасное место на земле, вернее, в её преисподней. Господи Иисусе, сколько же вы губите душ своим невежественным незнанием! — Священник истово перекрестился несколько раз. — Если бы ваши люди знали про Аид, они могли покаяться и спастись, иначе все будут гореть в огне! — Голос его звенел от напряжения и внутреннего возбуждения. — Здесь, — указал он на картину, — и ни в каком другом месте пребудет душа каждого грешника, кто не уверует, не примет крещения и не покается в своих языческих заблуждениях!
— И что, отец Михайлос, мой сын, к примеру, тоже гореть будет? — с нажимом спросила Ольга, пристально взглянув на священника.
Михайлос помедлил, будто собирался ступить на неокрепший лёд. Потом вздохнул и тихо, но твёрдо произнёс:
— Будет гореть, Ольга! Всякого, кто Христа не признает, ждёт геенна огненная! — Он вновь положил на себя размашистый крест.
— Но ты раньше говорил, отче, что правители не могут быть в одном ряду с прочими, — с долей сомнения и недовольства произнесла княгиня.
— Так, так, великая! — поспешно заверил Михайлос. Голос его стал мягким и вкрадчивым. — Я к тому веду, что на всех владыках лежит ответственность за свой народ. А русские люди пребывают в темноте и невежестве, не зная истинной веры Христовой и страшного Аида, что ждёт их после смерти. Ты же, светлейшая княгиня, властью своей, Богом данной, и верой праведной можешь способствовать избавлению и сына, и людей твоих от многих тяжких грехов!
В это время безучастно дремавший пардус вдруг поднял голову, навострил уши и вперил куда-то перед собой оживившийся взор. Хвост его напряжённо задёргался, а в следующий миг зверь вскочил и взвизгнул так тоскливо и жалобно, что у княгини дрогнуло сердце. Пардус стал крутиться на месте и обнюхивать шкуру, будто что-то искал.
Разговор невольно прервался.
— Успокойся, Кречет! — властно и несколько раздражённо приказала Ольга. — Спишь беспробудно, вот и привиделось что-то…
Зверь, опустив хвост, поплёлся через комнату и сел у стены. Княгиня поднялась, давая понять, что разговор окончен.
— Прощай, отец Михайлос! Я должна о многом подумать, — отрывисто произнесла она.
Михайлос низко поклонился княгине, поспешив распрощаться.
Оставшись одна, Ольга долго не могла обрести душевного равновесия и всё ходила взад и вперёд, одолеваемая тяжкими думами.
На берегу Непры, в скором времени после проезда княжеских саней, закипело кулачное побоище.
Подбадриваемые криками стоящих на высоком берегу зрителей, многие «ободрённые» брагой бойцы с обеих сторон дрались азартно, по-молодецки ухая, кряхтя и шумно дыша, подобно разъярённым быкам.
