Когда темник понял, что, как только он спустится вниз по склону, будет немедленно окружён, он замедлил движение, а потом и вовсе перешёл на шаг. Пожалуй, лучше встретить противника здесь, на узкой полосе тверди, которую со всех сторон окружает пропасть и где никто не сможет ударить с тыла…
Пятеро печенежских всадников — большему числу всё равно не поместиться на узком перешейке, они будут только мешать друг другу, — уже поднимались снизу, остальные гарцевали в ожидании близкой развязки, готовые перехватить руса, если ему удастся вырваться, что было маловероятно. Они не видели, что к месту схватки мчится небольшой отряд из трёх десятков русских дружинников, вызванных на подмогу стременным.
Только далеко помощь, а опасность рядом. Пятеро уже взлетели наверх, и началась схватка. Яростно наседают печенежские витязи, стремясь скорее покончить с темником. Первого, самого отчаянного, Веряга успел излюбленным приёмом навеки уложить в траву. Но оставшиеся четверо насели крепко и спаянно, не вырываясь вперёд, поскольку поняли, что хоть они и лучшие из печенежских витязей, но в одиночку с Верягой никому из них не справиться.
Всё ближе подступают они, тесня руса к самому краю пропасти, — ещё немного, и улетит он туда вместе с конём. Веряга понимает это и чувствует, что нет больше силы держаться перед четырьмя умелыми клинками, что подступает неумолимый конец и сырая пасть оврага холодит затылок близким дыханием смерти. Собрал тогда темник остаток сил и возопил к Перуну могучему:
— Перуне всеблагой, пропаду, коли не поможешь!
И ощутил Веряга, как вошла в него божья сила, из широкой груди сам собой вырвался львиный рык, и ринулся темник на врагов, уже готовых праздновать победу. В сей миг удесятерилась его сила и скорость движений, и он уклонялся от острых клинков, будто от веток в дремучем лесу, а сам наносил точные и страшные губительные удары. Раскроил череп одному печенежскому витязю, поразил в грудь другого, третьему отсёк десницу с занесённым кривым мечом. Четвёртый же печенег, удалой десятник, изловчившись, нанёс сокрушительный удар и наверняка отсёк бы темнику голову, случись это несколько мгновений назад. Но Веряга пребывал теперь в состоянии Перуновой яри и успел с неимоверной для человека скоростью переместиться на самый край оврага и ускользнуть от смертельного клинка. Меч просвистел на волосок от тела, зацепив лишь край кольчуги на левом плече. И сразу вслед за этим меч самого Веряги подчистую снёс голову печенежского десятника, на челе которой не успело отразиться ни удивление, ни сама смерть.
Тот, кто входит в состояние Перуновой яри, видит всё вокруг как бы в замедленном движении. Темник отчётливо зрел, как падала голова печенега, как ударилась она о землю и покатилась, страшно мигая чёрными очами, прямо в овраг, а из обезглавленной шеи всадника двумя ключами хлынула горячая и тёмная кровь. Как не сразу разжалась сильная рука, сжимавшая меч, как медленно сползало с седла, заваливаясь на бок, крепкое тело кочевника в тот миг, когда испуганно захрапевший конь встал на дыбы, а потом, освобождённый от своей страшной ноши, умчался на вольный простор.
Не успел Веряга прийти в себя, как перед ним возникли, будто из-под земли выросли, оставшиеся трое печенежских всадников. И вновь воздел темник свой меч, вступив в жестокое неравное единоборство. Враги опять стали теснить его к краю оврага, и неизвестно, чем бы всё обернулось, но тут с боевыми кличами подоспели воины Лесины и вмиг покончили с нападавшими.
— Дякую, друг Лесина! — прохрипел Веряга. — Ежели б не ты да не Перунова подмога, загинул бы нынче…
Тяжело спрыгнув с коня, он привычным жестом сорвал пучок травы, вытер окровавленный меч и вложил в ножны. Только теперь он заметил кровь на своём левом плече, где была распорота кольчуга. От неимоверного напряжения руки и ноги гудели, а по всему телу растекалась слабость. Почти безучастно слушая укоры Лесины за то, что остался один, без охраны, Веряга опустился на пригорок, снял шелом и подставил прохладному Стрибогу свою потную разгорячённую голову.
Один из печенегов, раненный Верягой в грудь, ещё был жив и стонал. Тот же, что лишился руки, истёк кровью и умер.
— Приведите раненого в чувство, — велел Лесина, — допросить надобно.
Когда холодная вода из русского шелома стала литься на голову и грудь печенега, тот зашевелился и открыл мутные, исполненные боли и оттого ещё более тёмные очи.
— Кто тебя послал? — спросил, наклонившись над ним, Лесина. Воин, принесший воду, повторил вопрос по-печенежски. Раненый с усилием обвёл глазами стоявших вокруг, и тут взор его упал на сидящего неподалёку Верягу. В очах степняка вспыхнула и тут же стала гаснуть искра.
— Какая… могучи… батыр… — задыхаясь, произнёс он на ломаном русском. — Коня… вытяни… Против десять… выстои… — Потом часто задышал, закрыл очи, потянулся и умер.
Веряга с воинами вернулся к кургану, на котором его пытались убить вражеские лазутчики, призвал к себе Плавуна-сотника и поставил его сотню личной охраной.
Сражение с печенегами продолжалось до вечера. Потом тьмы разошлись, и ночь скрыла их друг от друга. А на рассвете русы, приготовившиеся к новому кровопролитному сражению, вдруг увидели чистое поле — печенеги исчезли. Видно, снялись ночью и ушли далеко в степи.
Между тем Издеба, Притыка и другие темники яростно бились с хазарами, наседавшими с солнечного восхода. Мчались русы на врага ястребами, налетали коршунами, но крепко было спаяно Ядро хазарское, и молодой сын кагана Яшак, отразив нападение, всё ближе продвигался к Киеву. В ночи располагался станом, выставив усиленную охрану, которая спала днём, а ночью несла службу. Основные же тьмы, отдохнув за ночь, к утру были со свежими силами и продолжали теснить русов, вдвое превосходя их численностью.
Глава 7
Ратники
Лето 6466 (958)
Гонец скакал, уже третью ночь не покидая седла. Веки отяжелели, смыкаясь сами собой, и сознание время от времени проваливалось в вязкую черноту забытья.
Очнулся, когда конь начал сбиваться с шага, затем как-то тяжело зашатался, дёрнулся всем своим большим телом и рухнул на подломившихся ногах.
Всадник, падая, успел в последний момент округлить спину и выдернуть ноги из стремян. В горячке и от страшной усталости он почти не почувствовал боли, только удар, вслед за которым будто невидимый зверь рванул когтистой лапой правый бок и плечо. На миг замер от страха: вдруг он покалечился и не поспеет вовремя?
Гонец устал так, что казалось — пусть рушится всё вокруг, а он останется лежать на этой тёплой мягкой пыли и будет спать, спать, спать…
Обращённое к земле ухо уловило едва ощутимую дрожь, где-то скакала конница. Гонец встрепенулся, заставил себя подняться. С трудом, но это удалось. Слава Перуну, Велесу и прочим богам, он доскачет!
Второй конь нервно ржал и дёргал повод, привязанный к павшему собрату. Ковыляя на негнущихся ногах, посыльный намотал повод на левую руку, а правой вытащил засапожный нож и отсёк им сыромятный ремень от луки седла. Лежащий на боку скакун ещё всхрапывал и часто дёргал ногами, совсем недавно такими быстрыми и сильными.
