Мария помрачнела. Снова эти реформистские проповеди!
– Твоя миссия?
– Я хотел лично поговорить с вами после того, как вы отправили письмо. Нужно вернуть вас домой, в Шотландию. Да, вы нужны нам. Мы хотим, чтобы вы вернулись к своему народу.
– Мой народ, как ты его называешь, далеко ушел от покорности своему монарху. – Она тщательно подбирала слова. – Они низложили мою мать.
– Она не была монархом, – поспешно возразил он.
– Она была регентом, которого назначила я. Потом они приняли законы о новой религии и объявили их обязательными для всех. Они определили, что является изменой, а что нет. Они наделили себя прерогативой правителя под руководством мастера Джона Нокса.
Он попытался что-то сказать, но Мария перебила его:
– Нет, не возражай! Нокс позвал, и ты последовал за ним! Это он руководил вашей «революцией», и ему ты поклялся в верности. Тогда с какой целью ты убеждаешь меня вернуться?
Джеймс выглядел изумленным и застигнутым врасплох ее атакой.
– Потому что вы нужны стране, а нам нужна королева. И если вы увидите ясный путь и оцените преимущества реформистской веры…
– Нет, никогда! Не заблуждайся в этом! Я не сменю свою веру, словно шляпу, ради политических целей. Это моя вера, и я так же дорожу ею, как и любой Нокс дорожит своей! И кроме того… – Она испытующе взглянула на него. – Что можно сказать о королеве, меняющей свою веру по соображениям целесообразности? Как могут люди полагаться на нее? Она будет ничем, щепкой на волнах, которую носит туда-сюда по воле ветров.
Мария внимательно посмотрела на Джеймса. Было время, когда его воспитывали для служения Церкви, когда считалось, что он найдет там свое призвание. Судя по всему, он серьезно относился к своей должности командора ордена Святого Андрея.
– Если бы ты увидел ясный путь и вернулся к вере своих отцов, то я бы произвела себя в кардиналы, – сказала она.
– Как твой дорогой дядюшка? – с нескрываемым удовольствием спросил он.
Оба рассмеялись.
– Два государственных деятеля делают друг другу политические предложения и получают вежливый отказ, – заключил Джеймс. – Теперь мы можем перейти к делу.
– Похоже, ты снова заблуждаешься, – сказала она. – Мы не два равных государственных деятеля, а королева и ее подданный.
Он не ответил, но слегка наклонил голову:
– Что касается вашего возвращения, то мы, лорды Конгрегации, готовы присягнуть вам на верность во всем, если вы будете уважать нашу религию.
– Я буду уважать вашу религию, если вы будете уважать мою. – Он начал было отвечать, но она перебила его: – Мне известно, что под влиянием мастера Нокса ты сделал проведение мессы незаконным и, более того, запретил мессу под страхом смерти. Это великий грех, за который ты когда-нибудь ответишь. Но я настаиваю на праве отправлять свои религиозные обряды в частном порядке. Для того чтобы жить, мне нужно ходить на мессу и получать причастие. Готов ли ты поклясться, что выполнишь это условие?
– Мастер Нокс…
– Мастер Нокс не король! В стране может быть только один помазанный монарх. Если это Нокс, то я никуда не поеду. Делай свой выбор. Я прошу немного; ты попросил бы о том же, если бы находился в моем положении.
– Это правда. – Джеймс закрыл глаза, и некоторое время казалось, что он переживает внутреннюю борьбу. – Но люди не должны видеть ваших священников и папистские украшения, так как это может подтолкнуть их к насилию. Они должны оставаться скрытыми. Мессу следует ограничить вами и членами вашего двора; она не будет проводиться больше нигде в Шотландии.
– Хорошо, брат, – сказала она. «Неужели в Шотландии не осталось католиков? Как правоверные могут выжить, не получая духовного пропитания?»
– Когда мы можем ожидать вас в Шотландии? – спросил он.
– Летом, – ответила она. – Позднее я сообщу точную дату.
– Мое сердце радуется тому, что я могу отправить эту радостную весть своим братьям, – сказал Джеймс. Но он выглядел не особенно довольным.
И каких братьев он имел в виду?
* * *
Момент расставания настал. Члены двора Марии отправились вместе с ней в порт Кале. Для них это было веселое празднество, торжественная процессия вроде тех, которые происходят на свадьбе и во время крещения. Лорд Босуэлл выполнил свое обещание: он предоставил одну белую галеру для Марии и ее свиты, вторую – для ее вещей и лошадей. На обеих развевались синие флаги с французскими королевскими гербами. В разговорах ощущалось деланое волнение, так как Елизавета отказала Марии в праве прохода в том маловероятном случае, если ее судно сядет на мель и она будет вынуждена сойти на берег в Англии. Судя по всему, Елизавета припомнила свое недовольство отказом Марии ратифицировать Эдинбургский договор. Мария воспользовалась ее решением как драматическим предлогом в беседе с Трокмортоном и сказала, что Елизавета может убить ее, если пожелает, когда она попадет в ее руки.
Кардинал Лотарингский вышел на причал и обнял ее.
– Вы знаете, что мое сердце отправляется с вами, – сказал он. – Не падайте духом среди этих еретиков.
– Как я могу пасть духом, если мне позволено исповедовать мою веру? – спросила она.
Он окинул взглядом галеры.
– Будет лучше, если вы оставите свои драгоценности у меня на хранении вместо того, чтобы плавать вместе с ними в неспокойных водах.
– Я уже оставила большую их часть во Франции у королевы Екатерины, – сказала Мария. – У меня есть только то, что я привезла с собой из Шотландии, «Большой Гарри» и ожерелье из черного жемчуга, подаренное королевой Екатериной на мою свадьбу.
– Удивительно, что она не потребовала вернуть его, – заметил кардинал.
– Она намекала на это, но я сделала вид, что не услышала. Кроме того, дорогой дядя, если вы доверяете этим кораблям нести мою особу, бесконечно более хрупкую и к тому же смертную, то за драгоценности можно не беспокоиться.
Он рассмеялся:
– Да, несомненно. – Он пристально посмотрел ей в глаза, и его улыбка померкла. – Да хранит вас Бог, – добавил он.
День выдался пасмурным и туманным, не похожим на обычную августовскую погоду. Когда гребцы готовились вывести суда в открытое море для установки парусов, рыбацкая лодка в гавани пошла ко дну, и все, кто находился на борту, утонули.
Пока королевская галера ждала из уважения к погибшим, а пассажиры молча выстроились вдоль поручней, Мария почувствовала внезапный страх.
– Дурное предзнаменование для путешествия, – прошептала она.
Взглянув на берег, она поняла, что оттуда уже не приходится ждать помощи. Когда они покинули гавань, Мария прильнула к перилам и долго смотрела на отдаляющуюся линию побережья. Слезы струились по ее лицу, и она повторяла: «Прощай, Франция, прощай! Боюсь, я больше не увижу тебя». Ее слова заглушал мерный скрип весел и монотонный, меланхоличный свист ветра в оснастке.
