– …и в конце концов вернулась в Шотландию, – закончил он. – Через тринадцать лет.
– Но за эти тринадцать лет весь мир изменился. Два новых правителя в Англии…
– И новая правительница Шотландии, реформатская церковь, – сказал Дарнли. – Она правит тяжелой рукой.
– Да. – Эта рука иногда казалась тяжелее, чем Мария могла вынести. – Но ее власть сосредоточена главным образом в Эдинбурге. Здесь мы свободны от нее.
– Верно, если не считать некоторых наших спутников. – Он мотнул головой в сторону лорда Джеймса. – Почему ты вообще взяла его с собой?
– Он хотел поехать. Кроме того, он усердно работает, а в Писании сказано: «И пахарь достоин награды за труды свои».
Дарнли поморщился:
– Я не люблю цитат из Библии, даже сказанных в шутку.
Они проехали внешние укрепления и поднялись по пандусу, ведущему к привратницкой, с огромными, похожими на барабаны, сторожевыми башнями. Ветер трепал их одежду. Шляпа Мэри Флеминг слетела с ее головы и покатилась по мостовой, перелетела через зубчатую стену и исчезла.
– Ох! – воскликнула она, изумленная быстротой, с которой это произошло.
– Теперь она украсит жену какого-нибудь горожанина, – сказал лорд Джеймс. – Поистине милосердное деяние.
Мария поселила Дарнли в покоях короля, что вызвало оживленные перешептывания, которые она предвидела. Но она не могла ничего с собой поделать. Почему она должна была селить его в почти переполненном западном крыле королевских апартаментов, когда просторные и хорошо обставленные покои короля оставались пустыми?
Замок Стирлинг мог похвалиться великолепными отдельными покоями для короля и королевы с соседними спальнями. Яков V оборудовал их лишь за два года до своей смерти и гордился всяческими модными новшествами: рядами из трех чертогов, возраставших по степени приватности и ведущих в соседние спальни в восточном крыле, отдельными уборными в каждой спальне, рабочими кабинетами и ванными комнатами, высоким потолком присутственного чертога короля, украшенным резными медальонами. Из апартаментов королевы открывался прекрасный вид на сельскую местность за замком, а утром в окна светило солнце.
При Марии де Гиз покои короля были тихими, окна закрыты ставнями, и никто не мог войти туда без разрешения. Для нее это было одним из проявлений траура. Мария помнила, как однажды она заглянула туда и получила наказание, соразмерное прегрешению. Комнаты были темными и пыльными, а большие резные головы на потолке казались чудовищными. Она больше не хотела приходить туда, но лелеяла тайный страх, что там находится призрак или скелет ее отца. Однако после возвращения в Шотландию она распорядилась открыть, проветрить и заново выкрасить апартаменты короля, и теперь они имели роскошный и приветливый вид.
Оба устроились в своих комнатах. Мария быстро привела все в порядок и осторожно постучала в дверь, соединяющую ее спальню со спальней Дарнли. Он тут же распахнул дверь.
– Никаких шпионов, – прошептал он и обнял ее. – Разве это не чудо?
Оставшись один после обеда, когда все пожелали друг другу доброй ночи, Дарнли почувствовал себя в безопасности после того, как запер дверь на задвижку. Он обвел взглядом комнату с позолоченной мебелью и высокой кроватью под изысканно расшитым балдахином с длинными золотыми кистями. Это была спальня короля, и он, Генри, лорд Дарнли, скоро станет королем. Королем Шотландии. Вот это будет подарок для королевы Елизаветы и ее заплесневелого двора!
Несколько мгновений он сидел тихо, прислушиваясь к любому шуму. Можно ли считать, что все уже легли спать? Мария вряд ли придет к нему. У нее был почти виноватый вид, когда она сказала ему, как сильно устала. Тем не менее он ждал. Потом он встал и пошел в другой конец комнаты, где лежала его открытая дорожная сумка. Внутри находилось нечто такое, что он давно уже хотел попробовать.
Он порылся в личных вещах, отложил в сторону свою счетную книгу, письменные принадлежности и лекарства, которые мать собрала для него («Никогда не расставайся с ними», – строго сказала она) от кашля и болей в суставах, а также наглазную повязку от бессонницы, регулярно преследовавшей его. Наконец он нашел это, нежно булькавшее, словно младенец в распашонке. Он достал это – фляжку виски, легендарного местного напитка. О, как ему хотелось попробовать его! Ему удалось получить бутылку от покладистого графа Атолла.
Он нетерпеливо отвернул крышку и сделал огромный глоток. Виски оказался настолько крепче вина, к которому он привык, что его как будто ударили кулаком в грудь, и он закашлялся. Он не мог поверить, что жидкость может быть такой крепкой. «Даже яд действовал бы мягче», – подумал он.
Не был он готов и к тому, что виски, оказавшись в желудке, ударит ему в голову. Напиток как будто разлился у него в мозгу.
«Я мог бы с таким же успехом влить его себе в ухо», – подумал он. Эта мысль показалась ему чрезвычайно смешной. Он сделал еще один большой глоток, который уже не обжег горло, как предыдущий.
«Твой товарищ проторил путь», – подумал он. Он чувствовал, что его голова как будто срывается с плеч, и это было восхитительное чувство, которое он не мог получить ни от чего другого. Он стремился к этому ощущению покоя, где никто не мог потревожить его и где он не был обязан отвечать перед кем-то. Образ матери потускнел, как если бы он оставил ее в другой комнате. Эта комната принадлежала только ему, вращалась в его голове и останавливалась по его желанию.
Дарнли не знал, как долго он сидел там и сколько он выпил. Он понимал лишь то, что слышит стук в дверь. Кто-то собирался вторгнуться к нему! Он потряс головой, чтобы прояснить разум. К его разочарованию, густое, обволакивающее ощущение начало растворяться, и он больше не чувствовал себя свободно плывущим по волнам бытия.
– Одну минуту. – Он встал и застегнул дублет. – Я сейчас!
Он побрел через комнату и распахнул дверь. Кто это? Он не мог разглядеть в тусклом свете.
– Прошу прощения за беспокойство, – произнес голос. – Очевидно, я действительно побеспокоил вас.
Лорд Джеймс! Дарнли схватился за свой дублет. Он был застегнут вкривь и вкось.
– Ничего страшного, – сказал он, надеясь, что его голос звучит нормально. Он прислушался к своему тону. – Входите, пожалуйста.
Он повернулся, ожидая, что Джеймс последует за ним. Но голос в дверном проеме произнес:
– Вижу, вы не в состоянии разговаривать.
Дверь захлопнулась.
Наступило воскресенье, и Мария, находившаяся в собственном замке, распорядилась провести мессу в Королевской часовне. Поскольку это было четвертое воскресенье Великого поста и время позволяло ненадолго ослабить строгие ограничения, священники носили розовые, а не алые одежды, и служба имела праздничный оттенок. На мессу собрались все католики, а протестанты остались в своих комнатах и либо спали, либо читали Писание. Мария не знала, чем они занимаются, и не собиралась спрашивать.
