Все, что я рассказывал, Рахманов как всегда записывал. Как всегда довольно часто задавал вопросы, что-то уточняя. Причем иногда мне казалось, что его интересуют совсем уж малозначащие детали. Так, когда я сказал, что после ночевки на базе ко мне утром подошла собака, Рахманов вдруг заинтересовался:
– Вы говорите, собака стояла рядом с вами? И смотрела, как вы рисуете?
– Да. Стояла и смотрела. Можно сказать, любовалась.
– Странно. Что, даже не сделала попытки зарычать? Или укусить?
– Нет. Она приучена не бросаться на отдыхающих. Ну и приняла меня за отдыхающего. Раз я уже был на территории базы.
– Интересная собака.
– Обычная. Кому она нужна, если будет бросаться на отдыхающих?
– Ну а как же ночью? Когда вы перелезали через забор?
– На ночь ее привязывают. Я лез в противоположном конце базы. Так что меня она только услышала. Гавкнула пару раз и замолчала.
– Понятно. Скажите, вы не помните ее кличку?
– Кличку… – Я попытался вспомнить. Кажется, ее звали Дик. Да, точно Дик. Ответил: – Собаку зовут Дик.
– Правильно, Дик. И все же странно. Меня, например, этот Дик чуть не разорвал. Бросался, как бешеный.
– Что, прямо на территории базы?
– Да нет. Бросался он, когда я стоял у ограды. Но и на территории базы Дик тоже все время скалился. Думаю, если бы не хозяин, он меня наверняка порвал бы.
– Да, странно. Хотя… – Я вспомнил, как Дик бросался в мою сторону при попытке сложить и убрать этюдник, когда за мной приехал Сашка.
Рахманов поправил очки, поморгал:
– Что хотя?
– Вообще-то этот Дик странная собака. С припадками.
– Как это «с припадками»?
– Меня он несколько дней спустя тоже готов был живьем съесть. Ни с того ни с сего.
– Интересно. Как же это было? И когда?
– В последний день. Двенадцатого июля. Когда все уехали.
Я рассказал, как Дик чуть не сорвался с цепи, когда я складывал этюдник.
Выслушав, Рахманов хмыкнул:
– Забавно. Только почему вы раньше об этом не рассказали?
– А что тут рассказывать? Подумаешь, собака взбесилась.
– Все же, ни с того ни с сего. Загадка с этим вашим этюдником.
– Да и рассказывать об этом не было повода. Я ведь только сейчас сообщил, что уехал не на электричке, а на машине с Чирковым.
– Понятно… – Взяв ручку, Рахманов начал ее изучать. – Может, этот Дик на вас бросался просто по молодости? Собака-то молодая?
– Ничего себе молодая… Матерый псище.
– Уж и матерый… Спорить готов – ему не больше двух лет.
– Не знаю. Мне показалось – собака взрослая. Вообще, какое это имеет значение?
– В данном случае, наверное, вы правы. Никакого. Что ж, перейдем к вашему возвращению в Москву.
Рахманов продолжил в том же духе: записывал каждое слово, уточнял детали, иногда явно ничего не значащие. Наконец, передал мне протокол. После того как я его подписал, попросил подождать в коридоре.
Выйдя, я сел в кресло. Минуты через три из соседней двери вышли Сашка и Алексей Михайлович.
Алексей Михайлович сказал:
– Ребята, подождите немного. Сейчас мы все с вами решим. – Запер свою дверь и прошел в кабинет Рахманова.
Сашка сел рядом, спросил:
– Допросил он тебя?
– Допросил.
– Ну и? Как он с тобой?
– Как всегда. Цеплялся к каждому слову. А твой?
– Мой тоже. Я ему все выложил. Нарисовал даже два портрета Вадима Павловича. До и после операции. В карандаше.
Из двери кабинета Рахманова выглянул Алексей Михайлович, пригласил:
– Ребята, зайдите.
Мы вошли и сели. Рахманов посмотрел на нас, крякнул, тронул усы:
– Ну что, примем меры по обеспечению вашей безопасности. Сами же будьте предельно осторожны. Из Москвы в ближайшую неделю постарайтесь не выезжать. Если возникнет острая необходимость, командировка или что-то еще, предупредите. Естественно, если заметите что-то подозрительное, связанное с Вадимом Павловичем, постарайтесь тут же сообщить. Телефоны у вас есть. Ну а так – живите, как живете всегда.
– И долго оно будет? – спросил Сашка. – Обеспечение безопасности?
– Пока неделю, а там посмотрим. Одна просьба: никакой самодеятельности. Хорошо?
– Хорошо, – сказал Сашка.
Рахманов подписал нам пропуска, и мы вышли. Сашка поехал домой. Я – к Алене.
План действий
Сразу после того как ушли Лотарев и Чирков, в кабинет Рахманова зашли Жильцов и Саенко.
– Виталий, ну что? – спросил Рахманов. – Проверил?
– Проверил, – сказал Жильцов. – Они действительно вызывали милицию. Начальник отделения был предупрежден. Ну и по звонку Чиркова сразу послал троих. По адресу Лотарева.
– Кто приходил, они не выяснили?
– Нет. Выяснили только: никакой телеграммы в адрес Лотарева не поступало. Ну а так – они ведь не знали, кто такой этот Вадим Павлович.
– Хорошо бы поспрашивать жильцов. Может, кто-то из них его видел.
– Поспрашиваем.
– Тем более, у нас теперь есть его портреты. До и после операции. Леша, продемонстрируй.
Инчутин пустил по кругу два сделанных Чирковым карандашных наброска.
Подождав, пока Саенко и Жильцов их рассмотрят, Рахманов сказал:
– Оба рисунка нужно размножить. Прежде всего, Виталий, для тебя. Придется поехать по старым адресам.
– Понятно, – сказал Жильцов. – Додон и Люка?
– Да. Возьмешь копии и сегодня же вылетишь в Сухуми и Кулунду. В Сухуми кроме Люки покажешь рисунки и остальным. Проводникам поезда, дежурным гостиниц. Не забудь и аэропорт.
– Ясно.
– Леша, Слава. Вы сегодня же покажете рисунки Клюеву, Шитикову, Азизову, Аракеляну. Вызовите на завтра Новлянскую, пусть посмотрит и она. Естественно, оба рисунка надо направить в ГИЦ.
– И в Солнечногорск, – добавил Инчутин.
– Ну, Солнечногорском займусь я. У меня там свои счеты.
– Насчет Лотарева и Чиркова. Нужно ведь наблюдение? – заметил Саенко.
– Наблюдение уже есть, – ответил Рахманов. – Я позвонил в МВД. Но боюсь, наблюдение ничего не даст.
– Считаете, Вадим Павлович знает, что Лотарев и Чирков были у нас? спросил Саенко.
– Дело не в этом. Просто зачем ему лезть в петлю? Ведь в кармане у него семьсот тысяч. Чистыми. Лучшее, что он может сейчас сделать, – лечь на дно. И не дышать, пока все не успокоится.
