– И вы диагностировали у Александра Хайделла пориоманию? – спросил я.
– Я – нет, но рискну предположить, что это объяснило бы его поведение. Он убил Чарльза Тэрстона во время одного из таких отключений сознания. Естественно, что его воспоминания о событии должны быть смутными.
Я принял это во внимание. Подобный диагноз не только объяснял безумное поведение Хайделла, но и мог бы спасти его от петли, хотя, к стыду моему, признаюсь, что в тот момент я не желал, чтобы он избежал наказания за убийство Тэрстона.
Звук дверного звонка положил конец нашей дискуссии.
– Мой следующий пациент, джентльмены, – сообщил Сондерс. – Полагаю, у вас больше нет вопросов?
– Думаю, нет, – ответил Лестрейд. – Спасибо, что уделили нам время, доктор, и спасибо за подсказку насчет порио… э… Спасибо, доктор.
Я был даже доволен, что до конца дня нужно оставить дела, а Лестрейд высказал мнение, что мы можем считать нашу миссию законченной. Если Александр Хайделл действительно был подвержен состоянию, при котором не отдает себе отчета в собственных поступках, а потом не помнит, чт́о совершил, достаточно будет, чтобы доктор Сондерс посетил молодого человека в его камере и подтвердил диагноз. Холмс, однако, настаивал, чтобы мы поговорили с Хайделлом, и как можно скорее. Лестрейд сдался, но, не желая больше иметь какое-либо отношение к делу, удалился в свой тесный кабинет, предоставив нам вести допрос.
Мне было неуютно от мысли, что Холмс во время разговора может упомянуть о методах доктора Сондерса. Особо не сочувствуя Хайделлу, я полагал, что это вряд ли будет этичным. Меня особенно беспокоило предположение Холмса, что Хайделл мог убить Тэрстона под воздействием гипноза.
– Это непродуктивная версия, – заявил я ему, когда офицер в форме отпер нам дверь камеры. – Человека нельзя заставить совершить какое-либо действие, особенно убийство, против его воли или природы.
– Жаль, – вот и все, что Шерлок Холмс пожелал изречь, перед тем как войти в камеру.
Александр Хайделл раскачивался, сидя на своей койке, и выглядел еще более жалким, чем раньше. Он не поднял головы, чтобы встретиться со мной глазами. Меня встревожило то, что я заметил на полу камеры несколько клочьев рыжеватых волос, как будто он вырвал их в исступлении.
– Снова вы, – пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к нам.
– Мистер Хайделл, – начал Холмс, делая попытку облегчить страдания этого человека, – ваш врач отправил вас на лечение к доктору Феликсу Сондерсу. Почему?
Александр Хайделл тяжело вздохнул и вытянулся на койке.
– Мне всегда было трудно сохранять работу, мистер Холмс, – признался он, – и спокойствие. В моей жизни была женщина. Лили. Мы собирались пожениться. Но она не смогла выносить мои помрачения. Я думал, что, если лечение поможет обуздать мой гнев, она вернется.
– И как же вас лечил доктор Сондерс?
– Его очень интересовали сны о моем дяде, – не сразу ответил Хайделл. – Дядя совместно с моим отцом, своим братом, владел процветающей стекольной фирмой в Манчестере. Когда я был совсем маленьким, дядя Морис выжил отца из бизнеса. Тот забрал меня с собой в Лондон, надеясь начать здесь новую жизнь.
– А что стало с вашей матерью? – спросил я, не в силах сдержать свое любопытство.
– Она умерла, когда я был ребенком. Мой отец так и не смог снова разбогатеть. Он умер озлобленным и сломленным человеком. Кажется, доктор считал, что все мои беды берут начало оттуда. Я, правда, не помню.
– И чтобы лечить это состояние, доктор Сондерс погружал вас в гипнотический транс? – поинтересовался Холмс.
Я громко откашлялся, но Холмс предпочел не обращать внимания на мое вмешательство.
– Он… говорил, что это поможет мне вылечить нервы. – К моему удивлению, черты молодого человека исказила неприятная, почти злобная усмешка.
– И что в этом такого забавного? – спросил я, не в состоянии скрыть свою неприязнь.
– Я просто подумал… это смешно. Во всех моих снах дядя всегда выглядит одинаково. Та же одежда, то же выражение лица. Я не виделся с ним с тех пор, как был мальчиком, и знаю его только по старой фотографии, которую держу в своей комнате. Смешно.
Лицо Холмса вспыхнуло и помрачнело. Его брови стали похожи на две жирные черные линии, а глаза сияли из-под них стальным блеском. Он положил руку на мое плечо, давая знать, что нам пора уходить. Другой рукой он постучал в дверь камеры. Я услышал, как в замочной скважине поворачивается ключ.
– Уверен, мы еще поговорим, мистер Хайделл, – пообещал Холмс, когда мы выходили.
Арестованный ничего не ответил.
* * *
В кабинете Лестрейда, куда мы вернулись, царила тишина. Инспектор сидел, закинув ноги на стол, и читал «Загадку кэба»
[34]
. При нашем появлении он сделал неуклюжую попытку спрятать книгу, но потом расслабился, обнаружив, что это мы.
– Ну, джентльмены, – сказал он со вздохом, – вы получили то, зачем пришли?
Я сам не знал, как ответить на этот вопрос, потому что не представлял толком, зачем, собственно, мы пришли. А Холмс вместо прямого ответа огорошил Лестрейда встречным вопросом:
– Инспектор, если бы вы увидели, как один человек стреляет в другого, вы бы арестовали пулю?
Полицейский озадаченно покосился в мою сторону:
– Вы знаете, о чем он толкует, доктор?
Я покачал головой.
– Верно ли, – гнул свою линию Холмс, – что в некоторых случаях я оказывал вам помощь в расследованиях?
– Я бы сказал, что вы преуменьшаете свои заслуги, мистер Холмс, – ответил полицейский с обезоруживающей честностью.
– Обещаю: мы спишем со счета все мои одолжения, если вы кое-что сделаете для меня сейчас. Я понимаю, это не мелочь, но уверен, что дело того стоит. Уотсон, будьте любезны, поймайте для нас кэб. Я не задержусь тут дольше чем на несколько минут.
Я давно привык к тому, что Холмс склонен окружать тайной свои намерения. Он все более и более неохотно делился всеми деталями своих планов до их завершения. Однако сейчас я был уверен, что он нарочно отослал меня, дабы я не выдвинул возражений против просьбы, которую он собирался высказать. Остановив кэб, я почувствовал нарастающий гнев, но не позволил ему вырваться наружу. Дать волю столь бурным эмоциям значило бы вызвать ненужный разлад, и хотя нервы мои давно уже пришли в норму после афганской службы, я все еще питал отвращение к скандалам.
Всю дорогу до Бейкер-стрит я удерживался от соблазна расспросить сыщика о деле, но по возвращении понял, что больше не могу держать язык за зубами.
